Дима верил: он любит Лену неизъяснимо! Любит в ней донное, чтó есть Лена по сути! Чувствует, что любовью весь мир спалит!!.. А любовь отвергают… Будет любить до смерти – а эта Лена станет жить с Аполлоном (либо с другим кем), точно его любви нет, да? Он хотел плакать… Скоро расстанутся: до Москвы пять часов всего. Лена будет там с Максом… с чёртовым Максом!! Он же в Москве будет только звонить ей, часто и зряшно… И Дима ляпнул, сдвинувши лохмы с глаз: – Типа, русские? Ну, и съедем в Россию!

– Раша… – Макс думал. – Да, наша Раша… Ленчик, в деревню?

– Я на край света! – взвыла та. – Ро-ман-тично!!

– Вы? – спросил Макс.

– Как хочешь, – буркнул Влас в «кенгурятнике».

– На миру, – Хо вскрыл пиво, – как бы и смерть красна.

Дима чувствовал, что все рады. Макс – рад явить себя патриотом, Лена же – случаю с ним побыть. Рад Влас, бычьим обликом селу близкий. Рад, не понять чему, Хо: вдруг пиву? Дима был сам радёшенек, ведь разлука отложена. Тем не менее что-то в нём напряглось. В чём дело? В том, решил, что всегда всё планируют – а они план сломали.

– Карту глянь, – бросил Макс. – Отыщи, но не далее сорока кэмэ, место; да чтоб глухое… и чтоб вода ещё. Оторвёмся.

Дима, взяв карту, глянул. – Вот… поворот есть… Дальше налево… до Корпачей… Никольское… путь до Ивиц, где, вижу, речка. Звать её Ведма… Это ошибка? Может быть, Ведьма?

– Блеск! – Лена вскрикнула.

– Выбрали? – Макс вращал синим глазом. – Что не понравится – не моя вина.

– В путь, – двинул Влас подбородком в жёсткой щетине. – Как вундеркинд сказал. Он школу кончил.

– Как сказал бейби! – вставил Хо.

Съехав с трассы, мчали до Корпачей и вправо. Всюду облоги, старые фермы, остов от трактора… А дорога шла склоном с редкими суходолами. Впереди, вдали, шёл другой склон… Вот с. Никольское… Макс открыл окно. Зной влетел в салон с пылью, треском кузнечиков. Дима вдруг оглянулся. Влас играл на мобильнике; Хо пил пиво, прячась за линзами. Лена трогала завитки волос Макса, чуть наклонившись, смяв груди в красной футболке о его кресло. Дима смутился.

– Речка где? – Макс закрыл стекло. – Мы проехали сорок.

Дима опомнился от соблазна в красной футболке и прохрипел: – Не знаю. Речка на карте.

Путь свернул влево, в маленький суходол… Взлетели. И им открылось, чтó разделяло склоны: тот, коим ехали, и другой вдали за низиной: пойма, в пойме – посёлок.

Битый асфальт с трясением… Пыль столбом… Повороты меж каменных и кирпичных изб… В травах козы и овцы… Рылись две курицы… Бык ревел в кустах, и старуха на тёмном бревне никла в зное… Вдруг асфальт взрыла яма.

Макс тормознул.

– Боишься? – буркнул Влас.

Макс смеялся. – Мне что? Как вы прикажете. Лишь бы вам о’кей.

И джип тронулся вновь, накатом.

Ниже был мост, где стали. Как пыль осела, слушали, спустив стёкла, как шумит речка, чистая, с перекатом, резвая. За мостом шли ухабы в трёх направлениях: влево, вправо и вверх к клубу (в стиле ампира) жёлтого цвета.

Не было ни души в злом зное.

– Да, здесь прикольно! – бросил водитель.

– Так… – начал Дима с картой в руках. – Здесь Ивицы. Надо люд найти и снять домик у речки.

– Терра инкогнита! – Хо швырнул банку пива, что плюхнулась с моста в воду.

– Свинство! – фыркнула Лена.

– Что хочет женщина – хочут! – ржал Хо безумно.

Дима заметил выше по склону взмельки.

– Мяч, – объявил он.

Джип по грунтовой дороге вполз к зданию с грязно-жёлтым фасадом (в роще поодаль прятались избы). Близ было поле с сеткой в воротах. Там и пылила кучка подростков. Девушки ждали возле скамейки. Платья их – из дешёвых, лица копировали поп-звёзд. Стриженый здоровяк в трусах, с пивом в толстой руке, вёл мяч. Зрители и игравшие маялись в зное. К джипу крутнулись; гости не вышли, матч продолжался. Стая носилась с громкими матами.

Макс вдруг вылез, встал, руки в бёдра, и, когда мяч скакнул к нему, подхватил и повёл: танцевал с мячом, поддавал ему пятками да коленом, с носка посылал мяч вверх, бил лбом, жонглировал мяч спиной, боком, бёдрами, обходил встречных… Мяч как прилип к нему. Тело в майке и в шортах бликало, мышцы двигались. Он был как олимпиец, вышедший к смертным. Местные, обожжённые солнцем, плохо сложённые, наблюдали. Лена визжала.

«Пень!» – думал Дима.

Хвастанье Макса, мнившего, что им все восхищаются, здесь могло выйти боком. В место, где скука, где нет работы, где запустенье, где всё распалось и валит в дикость, где развлекаются, чтоб забыть про заброшенность, приезжает мажор на джипе в сто тысяч долларов, обаяшка-качок, являющий, что не зря, мол, вы тут, а я там, в пюпитрах, что вы ничтожества и вам жить так до гроба; мне ж – жить в Москве во благах, ибо я всё могу…

Впрочем, местных лишь пять без дев. Ну, а Влас стоит трёх. Случится – Макс с Власом всех побьют; они в школе всех били. Плюс ещё Хо… Побьют.

И уедут. Шанс с Леной сгинет. Пень Аполлон… Бахвал…

Стриженый парень смял своей лапой банку от пива и стал багровым. Макс пошёл поздороваться как ни в чём не бывало.

– Хай, брат!

– Н@х… – сронил здоровяк.

– Играете? – вёл Макс. – Плоскость дурная, поле со склоном, ровных мест нет, смотрю.

– Типа… – Стриженый затруднялся: драться, смириться?

– Что ж, мэн. Крузейро начал в бараке. Нынче он в «Челси»; классный клуб, премьер-лига. Слышал про «Челси»? Это английский клуб.

– Ну и…

– Звать как? Я, скажем, Макс.

– Ну, Коля…

– Няшные тёлки… Это ведь Ивицы?

– Типа Ивицы…

– Речка Ведьма?

– Речка? Ну, Ведма.

– Ведма так Ведма, – вёл Аполлон. – Мы с Чёрного… Собирались здесь оттянуться. Где тут нам домик снять, дня на два? – Он воззрился на местных, больше на деву у мотоцикла и остальных девиц.

– В Липки…

– Чё им те Липки? – встрял жилистый, лет семнадцати некто с острыми лицевыми чертами (как у хорька), весь пыльный, руки в карманах. Дима почувствовал: гнусный тип. – Им не Липки… – Жилистый сплюнул. – Чё им те Липки? Липки не катят. Ведьмин Кут лучше.

– Лучше? – спрашивал здоровяк.

– Слышь, лучше. – И паренёк хорьковатого вида ткнул его в бок, мигнув.

– Ведьмин Кут круто! – лыбился Макс.

– Поедем? – Вновь паренёк хорьковатого вида сплюнул.

– На фиг, – вставила дева близ мотоцикла, глядя на Макса. – Там не прикольно.

– Что там? – Макс, руки в бёдра, стал как скульптура, чтоб деве нравиться.

– Что? – стушевалась та. – Ну… там страхи.

– Страхи?

– Всякое… – ей как будто бы не хватало слов.

– Всякое, – фыркнул Макс. – Зона там? Аномалии? Космопорты пришельцев?

– Это… не знаю, – кончила дева.

– В зоне, слышь, я сидел, – хорьколицый вмешался. – Под Красноярском.

Макс продолжал деве: – Как зовут?

– Для чего? – Дева сбилась.

Он подошёл к ней. – Чтобы зафрéндить.

Лена полезла сразу из джипа; щурясь от солнца, брякнула, грудь вперёд: – Где здесь пляж у вас? Зной жуть вломный!

– Ты, – рыгнул стриженый здоровяк, – ты вниз канай тропкой, там есть плотина. Там, н@х, купайся… если купаться.

Лена, сняв шорты с красной футболкой, в стрингах красного цвета, в лифчике, стиснувшем налитую грудь, завихляла прочь. На неё все уставились.

Паренёк хорьковатого вида сплюнул. – Слышь, кент, твоя чува?.. В Куте чё в этом, знаешь? Там привидения. Сцышь? Слабо тебе?

Макс похмыкал. – Если там речка есть и людей нет – едем.

– Ведма там речка, а больше нет воды, – пробурчал здоровяк, взяв пиво, поданное мальцами.

– Штука с вас, – подчеркнул паренёк с хорьковатым лицом, вновь сплюнув.

Макс достал деньги и расплатился; после, обрызгавшись спрей-парфюмом, начал ждать Лену. Местные окружили джип.

Придя мокрая, Лена влезла в салон сердитая. Паренёк подсел в «кенгурятник», к хмурому Власу, что играл на мобильном. Дима заметил, как паренёк подмигнул своим. Те заржали. «Пакостно…» – сжался Дима. Он чуял «пакостность» на шоссе ещё, когда лишь повернули в глушь, пусть он этого сам хотел. Страстность к Лене выбилась страхом, сдобренным понтом Макса с лениной выходкой показаться от ревности перед местными чуть не голой. Все и глазели. Будь здесь одна она – не отделалась бы: трахнули б в хвост и в гриву, и нажила б забот, выпендрёжница…