К концу семестра народ начинал кооперироваться - распределять, что кому читать перед экзаменом.
- Девочки, Свистунов по содержанию гоняет и в сессию пересдавать не дает. Кто что читать будет? Кравченко, "Былое и думы" возьмешь?
- Это что, стихи?
- Да, стишок небольшой. Бери, Юрочка. Законспектируй, а потом перескажешь.
- Девчонки, давайте еще что-нибудь прочту.
- Молодец, Юрка. Тогда бери еще одно стихотворение, лирическое: Леонид Леонов, "Русский лес".
На втором курсе Кравченко забрали в армию. В тот год студентам дневных отделений забривали лбы. Он приуныл и на семинарах все глядел в окно. Прощался.
Его взяли служить на атомную подводную лодку. Я узнала это от Маши, одной из пяти студенток. Оказывается, он ей писал, а она отвечала... Маша получила письмо и от родителей Юры: он написал им, что она - его невеста. Вот оно как... А я ничего не заметила.
Через два года он появился снова. По-прежнему красивый, но без румянца и прежнего блеска в глазах. Он отстал от своей группы и опять оказался на втором курсе среди таких же, отслуживших. Прежнего пыла к учению у него не было, и он не появлялся на занятиях неделями. Завалит сессию, подумала я. Как появится, так поговорю с ним строго. Домашнее чтение мне ни разу не сдавал - шестьсот страниц долга.
- Не видали Кравченко? - спрашивала я его новых сокурсников.
- Не-а. Он вроде комнату снимает, из общаги съехал.
В конце декабря я поднималась по лестнице факультета. Кто-то окликнул меня, я оглянулась. Передо мной стоял Юра. Исхудавшее лицо было обтянуто желтой кожей. На лбу блестел пот. Он тяжело дышал.
- Видите, какой я стал.
В моих глазах он, должно быть, прочел то, что я не успела скрыть.
- Я сейчас в больнице лежу, на обследовании. Ничего особенного, но пока не выпускают. Отпросился, чтобы с вами поговорить. Я вам все сдам, как из больницы выйду. У меня сейчас такие головные боли, что ничего не могу запомнить. Поставьте мне зачет, Екатерина Сергеевна.
- Юра, спокойно лечитесь. Зачет я вам ставлю. Поправитесь - сдадите постепенно все долги. Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Не говорите Маше, что вы меня видели. Она замуж за англичанина выходит.
Есть на факультете зловещая дверь -на ее створке вешают объявления в черных рамках. Живым я Юру больше не видела. Через две недели на двери висело извещение о его смерти.
В плане проведения ленинских субботников наша кафедра из года в год записывала: "Разборка старых шкафов. Обновление учебных материалов". Господи, чего мы только не находили в этих шкафах! Муху, попавшую в "Историческую грамматику" и погибшую там еще до диктатуры пролетариата, дореволюционные шпаргалки с ятыо. Традиции живы, но каждое новое поколение идет вперед, совершенствует науку. Если студент взял билет, сел готовиться и время от времени поглядывает на тебя особым сосредоточенным взглядом, как бы обдумывая новую концепцию трактовки образа пушкинской няни, то - голову даю на отсечение - сдирает с учебника. Причем учебник лежит у него на коленях.
Летняя сессия, конец июня, последний экзамен - русская литература. Студент-вечерник отвечает вдохновенно, звонким голосом. А я устала: дополнительных вопросов не будет. Получай пятерку, и разойдемся по домам.
Когда студент закрыл за собой дверь, я подняла с пола листок, который он обронил. Это была схема расположения шпаргалок. Ведь не упомнишь, куда что засунул! На листке было написано:
Достоевский - лев. задний
Толстой - прав, задний
Тургенев - грудь.
1995
ЖЕНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
В конце октября я начала преподавать русский язык в маленьком шведском городке за полярным кругом. В тот год в Швеции проходила кампания "Думай позитивно" (предыдущий год прошел под лозунгом "Сумей сказать "нет""). Пока было тепло, я ходила в парк, садилась на скамейку и думала позитивно. Появлялась физкультурница в белом, останавливалась невдалеке и с улыбкой делала приседания. Дама на другой скамейке читала толстую книгу. Время от времени она откладывала ее, меняла очки и принималась за вязание.
И читательнице толстой книги, и физкультурнице, и всем жителям уютного городка не было до меня никакого дела. Никто не вступал в разговор просто так, как дома, в парке Челюскинцев.
- Невестка выкрасилась в седой цвет, дура. Я ей говорю: "Ты бы еще морщины наклеила"...
А сколько раз в подземных переходах или в трамвае граждане выводили меня из задумчивости:
- Тяпку для дачи не надо? В магазине нету.
- Девушка, что же вы в такой холод без шапки? Облысеете...
Из моего окна была видна церковь, в которую никто не ходил. И замерзшая река. И все время шел тихий снег. Я наслаждалась тишиной неделю. Потом подумала: что, и весь год так? Городская библиотека работала с часу до трех, два раза в неделю. Книги там были или детские, или про природу: "Я и мой лес", "Все о комнатных цветах". И журналы были тоже специальные: "Кошка в доме", "Скандинавская рукодельница" (как сшить из остатков материи чехол для резервного рулона туалетной бумаги; как сделать аппликацию на дверь в гараже: гномик - санки - гномик - санки). Я начала читать, но меня, безрукую, чтение не захватило. И, оторванная от очередей, таскания тяжелых сумок, друзей и врагов, я потеряла опору. Возбуждение от пребывания за границей кончилось.
Каждый день я вынимала из почтового ящика рекламные листки, и тут же складывала их у мусоропровода. Но однажды в руках у меня оказалось письмо: "Приглашаем Вас принять участие во 2-ой Международной конференции "Женское движение. История и современность". Желательна русская тематика. Тезисы доклада высылайте по адресу... Оргкомитет". Список основных докладов прилагался:
"Дискриминация женщин разных возрастных групп среди оленеводов саами (Финляндия)".
"Роль и задачи мужчины в домашнем хозяйстве. Концепция и прогнозы (Швеция)".
Поехать на конференцию хотелось, а времени писать доклад оставалось мало. С другой стороны, и тема - женское движение - безразмерная. Пиши, о чем хочешь. Я села за стол, взяла лист бумаги и написала черновое название доклада: "Феминистское самосознание как полоролевой стереотип в современном социуме". Может быть, взять исторический аспект вопроса?
