Я металась со сметами между Ясной Поляной и Москвой. С одного заседания на другое. То по издательству Полного собрания сочинений, то по Толстовскому музею, то по Товариществу изучения творений Толстого, в Ясной Поляне школьные совещания сменялись совещаниями по детским садам, по музею, по организации больницы.
А денег все не было.
Наконец я решила во что бы то ни стало добиться толку. Надо было увидеть Сталина.
Мне пришлось съездить несколько раз в Москву, прежде чем я добилась аудиенции. Любезный секретарь каждый раз находил какую-нибудь причину, чтобы Сталин меня не принял.
Но я настойчиво добивалась своего.
ЦК партии помещался в большом доме в одном из переулков около Никольской. Внизу у входа меня остановили.
- Простите, товарищ, разрешите осмотреть ваш портфель.
- Пожалуйста.
Под щупающими глазами красноармейца я вошла в подъемную машину.
- К товарищу Сталину? Сюда, пожалуйста!
Маленькая приемная. Кругом три кабинета: Сталина, Кагановича и Смирнова.
Очень любезная немолодая секретарша.
- Немного подождите. Товарищ Сталин занят.
Бесшумно отворяющиеся двери. Посетители направляются большей частью ко второму секретарю - Кагановичу. Чувствуется, что он играет крупную роль, гораздо крупнее, чем третий секретарь - Смирнов.
Я не слыхала, как открылась дверь и вошел секретарь Сталина - молодой, необыкновенно приличного вида человек.
- Пожалуйста!
Громадная длинная комната, и в конце ее одинокий письменный стол. Сидевший за столом человек поднялся и, обойдя стол слева, пошел мне навстречу.
- Садытесь, пожалуйста! - сказал он с кавказским акцентом. - Чем могу служить?
Я сказала ему о предполагаемом юбилее, об общем плане и необходимых средствах для осуществления этого плана.
- Для меня важно решение вопроса, - сказала я, - будем ли мы что-либо делать или нет? Если да, то нужно немедленно провести ассигновки. Если не будем, то так мне и скажите, но я тогда не несу никакой ответственности...
- Сумму, которую юбилейный комитет просит, - не дадим. Но кое-что сделаем. Скажите, какую минимальную сумму нужно, чтобы осуществить ну... самое необходимое.
Как я вспомнила, комитет первоначально запросил около миллиона рублей. Я быстро прикинула, что нам нужно в первую очередь: достроить школу, больницу, общежитие для учителей, ремонтировать такие-то здания, - и сказала ему.
- Хорошо, постараемся.
Для меня было ясно, что ему хотелось, чтобы я скорее ушла. Толстой, толстовские учреждения были ему безразличны. Большевики смотрели на этот юбилей как на средство пропаганды за границей и думали о том, как бы им отделаться от этого подешевле.
По внешности Сталин мне напомнил унтера из бывших гвардейцев или жандармского офицера. Густые, как носили именно такого типа военные, усы, правильные черты лица, узкий лоб, упрямый энергичный подбородок, могучее сложение и совершенно не большевистская любезность.
Когда я уходила, он опять встал и проводил меня до двери.
Выборы
Мужики редко приходили на усадьбу, а коли приходили, то все больше по делу. В школу они тоже не любили ходить. Разве только когда мы ставили спектакли, устраивали концерты.
Разговоры всегда сводились к одному: "Ну как, Александра Львовна, большевики-то скоро кончатся?" Точно про погоду спрашивали: "Как слышно, погода-то скоро установится?"
- Никаких сил уже не стало. Терпеть невозможно! - говорил один. - Вот коллективы эти пошли таперича. В коллектив пойти - неохота, не пойти - все равно житья тебе не будет. Лучшую землю - коллективу, луга - коллективу, лес опять все коллективу... А знаете, кто первый пошел? Самая рвань! Ванька Баран, пьяница, безобразник, Бориска хромой, тоже лодырь, пьяница. Ну Тит Иванов, тот по нужде, никак нельзя ему иначе, а то за кулака сочтут... Но и Тит Иванович уже спохватился, да поздно: дом у него каменный, двухэтажный, как он его на коллективную землю переносить будет? Войну хошь бы Бог послал...
- Не греши, Бог войны не посылает. Все это зло от людей...
- Это хушь правильно, а только мы так думаем... Коли война... оружие-то в наших руках будет. Так неужели ж мы японца там или немца бить пойдем... В Кремль - прямая дорога...
Как-то два крестьянина пришли ко мне.
- Хотим проводить своего председателя в потребиловку.
- Кого же?
- Да Ивана Алексеева. Только трудно. Партийцы своего кандидата выставляют.
- Ну что ж, попробуем. Ивана Алексеева мы поддержим.
Когда я пришла в Народный дом, он был переполнен. Люди толпились у входа, крича и переругиваясь.
- В чем дело? - спросила я, проталкиваясь вперед.
- Да такая буза идет. Обвиняют комсомольскую ячейку, что они колбасу и баранок обещали, кто за партийного ихнего голосовать будет...
Мужики выбрали меня в президиум, и как будто всё успокоилось. Собрание шло гладко, только под конец мужики опять заволновались. Они заметили, что часть наших школьников, комсомольцев, не достигших еще совершеннолетия, также принимали участие в голосовании. Мы начали протестовать, но партийцы и комсомольцы подняли страшный шум, доказывая, что ребята имели право голосовать. Мы не стали спорить, тем более что было очевидно наличие громадного большинства на нашей стороне. Я пробовала убедить учеников не голосовать, но это было бесполезно - они обязаны были выполнять предписания своей ячейки.
Несмотря на это и на то, что часть населения действительно была подкуплена продуктами, - все наши кандидаты прошли. Мужики даже настолько осмелели, что выбрали меня товарищем председателя.
На другой день новое правление собралось в полном составе. Мы уже мечтали о том, как и где мы будем закупать товары, чтобы снабдить население всем необходимым, как вдруг пришла бумага из тульского потребсоюза, в которой было сказано, что ввиду того, что при выборах правления были допущены некоторые неправильности, считать выборы нового правления недействительными и правление переизбрать. Неправильность, допущенная на общем собрании, заключалась в том, что в выборах участвовали несовершеннолетние.
- Ну и сволочь же! - втихомолку ругались мужики. - Ведь сами же, черти, доказывали, что ребята имеют право голосовать, а теперь ишь как перевернули. Это все этот сукин сын мутит - Воробьев... И когда это, Господи, все кончится?!
- Бороться надо, - говорила я, с трудом сдерживая возмущение, - попробуем еще раз провести своего кандидата.
- Нет уж, видно, придется мне свою кандидатуру снять, - говорил Иван Алексеев, - все равно они мне житья не дадут, еще упекут куда-нибудь.
Но мы уговорили Ивана Алексеева и решили еще раз попытаться провести его кандидатуру.
На этот раз собралось гораздо меньше народу. Мне сразу бросилось в глаза, что два первых ряда с левой стороны были заняты незнакомыми девками. Они грызли подсолнухи, плевали на пол шелуху и пересмеивались.
- Чьи это? - спросила я у Ивана Алексеева. - Как будто не наши, не яснополянские...
- Казначеевские. Говорят, товарищ Тимошин, ихний секретарь ячейки, тридцать девок в члены потребиловки записал, чтобы за ихнего партейного голосовали.
С правой стороны передние ряды были заняты незнакомыми людьми, большей частью в кожаных куртках и с портфелями. Были несколько человек из Тульской совпартшколы и местные щекинские власти: председатель райисполкома, секретарь райкома и другие. И хотя они и не были членами нашего кооператива, они принимали участие не только в прениях, но и в голосовании.
- Всех своих партейцев нагнали, - шептали мужики, - с ними бороться нельзя, дело таперича наше пропащее.
Действительно, борьба оказалась совершенно бесполезной. Председателем был выбран командированный из Тулы коммунист.
Я была страшно возмущена и поехала объясняться к секретарю губкома.
"Ведь должна же быть какая-то самая примитивная честность и порядочность у руководителя целой губернии", - думала я.