– Я понял, Миха. Тебе надо отдохнуть. Всё в порядке. Я справлюсь. Ты мне доверяешь?
– Конечно, – Михаил пожал компаньону руку.
– Тогда свободен. Привет семье.
У храма
По дороге домой Михаил увидел церковь.
Он остановился у обочины, опустил стекло и некоторое время через дорогу наблюдал за жизнью на небольшой церковной площади.
Двери храма были гостеприимно раскрыты. Но площадь была пуста. И только одна старуха в чёрном кормила голубей на паперти.
Звонили колокола, шла утренняя служба.
Михаил вышел из машины. Перешёл дорогу. Приблизился к храму. Проходя мимо старухи, остановился, рассматривая стаю голубей.
И вдруг услышал:
– Покайся, сын мой!
Михаил поднял голову и увидел скорбное лицо старой женщины, смотрящее из-под чёрного платка, как из могилы.
– Покайся! – повторила старуха и осенила мужчину крестным знамением.
Михаил смутился, хотел что-то сказать, но не нашёл что и направился к распахнутым дверям храма.
На улице светило яркое солнце, и внутренность храма по контрасту показалась ему тёмной и таинственной. Из темноты обозначились горящие светильники, и пахнуло необычной теплотой. Тут же он услышал пение, пел женский хор.
Какое-то время Михаил стоял неподвижно, слушал и вдыхал, и уже хотел переступить порог храма, но не решился. Развернулся и пошёл прочь.
Старуха в чёрном перекрестила его вслед.
Михаил, словно почувствовал это – остановился, вернулся, достал кошелёк, сунул старухе первую попавшуюся в руки купюру и направился через площадь на другую сторону улицы, услышав за собой:
– Да хранит тебя Господь, сын мой!
На реке
Залив большой реки. Летнее утро.
На высоком берегу село. А на склоне, ближе к воде – утопающие в зелени дачи. С бугра спускается к реке широкий накатанный просёлок – дорога к причалу.
В конце дороги, у самой воды, стоят несколько иномарок.
Тут же, на возвышении, огромный навигационный щит с красной полосой.
Относительную тишину разрезает протяжный женский крик: «Витькааа!»
С берега видно, как в прогале между островами снуют по реке туда-сюда моторки, и в воздухе висит многоголосый моторный зуд.
По берегу, поодаль, в одну сторону от мостков – будка водокачки с хоботом заборной трубы. В другую – плавучий причал для небольших судов.
Вдоль берега, на привязи, лодки, лодки. Между ними – уходящие в воду, длинные мостки на сваях.
На конце мостков, свесив ноги и покачиваясь маятником вперёд-назад, сидит мужичок лет пятидесяти. На нём старый армейский китель без погон, застёгнутый на все пуговицы, у горла виднеется уголок тельняшки. Сидит прямо, лицо без выражения, словно окаменевшее, шрам через весь лоб наискосок, на щеках щетина, губы плотно сжаты, глаза прозрачные, словно выцветшие, и неподвижные…
К берегу подплывает смолёная лодка-гулянка.
На носу восседает большой пегий пёс.
Хозяин, Харитон, старик с всклокоченной седой головой, загодя глушит мотор.
Лодка с хрустом врезается в гальку.
Пёс первым покидает посудину.
Харитон, в телогрейке нараспашку, в резиновых сапогах, вылезает на берег, подтаскивает лодку, выбрасывает якорь.
Валерия
На берег выкатывается с криком дебелая молодая баба – «Витькааа!». Подбегает к старику.
– Ой! Бежала, бежала…
– Я уж думал – кавалерия, а то Валерия! За кем гоняисся? Уж не за мужиком ли?
– Что вы такое говорите, дядя Харитон! Ой, аж задохлась вся…
Пёс бросился к бабе с лаем, поздороваться.
– Ничего, тебе на пользу. Растрясёшь излишек-то…
– Вы знаете, говорят: хорошего человека должно быть много! – Баба не без кокетства хлопнула себя по ляжкам, игравшим под колоколом свободного сарафана, потрепала по загривку собаку. – Это у меня от переживаний такая комплекция! Доктор сказал!
– А я думал, покушать горазда…
Валерия звонко рассмеялась.
– Вот вы всегда так, дядя Харитон! Витьку моего не видали?
Старик не спеша натягивает и стопорит якорную цепь, поглядывая в сторону мужичка на мостках.
– Мне тольки и делов, что твой Витька… Я с реки вон…
– Вот чертёнок! – тело Валерии заколыхалось в смятении. – Сказала ведь, в город поедем! Нет, ускакал куда-то, паршивец!
– Все из городу, а она – в город…
– Да я бы ни в жисть! Сестре обещалась! Юбилей у них с мужем… Не приеду, обид не оберёшься… Ой! На автобус ведь опоздаем… а потом кукуй до обеда…
Валерия взглянула на часы и, сорвавшись с места, взвыла сиреной. – Витькаааа!
– У дачников на том концу поспрошай, – Харитон показал за водокачку. – Давеча тут по сорокам из рогатки шмалял… с ихним мальцом.
– Ой, спасибочки, дядя Харитон!
Несмотря на излишнюю тяжесть переживаний, Валерия ракетой унеслась в указанном направлении.
Бориска
Харитон по привычке потрепал непокорные седые лохмы и поковылял к мосткам, к качающемуся мужичку в кителе.
– Сидишь, Бориска? Мостки полируешь?
Бориска безответно покачивается, держа руки на коленях.
Харитон пристроился сбоку.
Пёс прибежал следом. Обнюхав Бориску, сел рядом с хозяином.
– Я уж думал, рыбу удишь, а ты так… Прохлаждаисся? Ничего… Дай-то Бог…
Бориска молчит, только покачивается.
– А я вот на сети ревизию наводил… Хоть бы одна подлюка зацепилась…
Бориска молчит.
– У нас раньше и линь в вентеря забредал… Помнишь? Гладкий, золотистый… И лещ, и окунь…
Бориска молчит.
– А теперя и сорога нос воротит… Отдыхающие, должно, распужали…
Старик взглянул на небо.
– Или к непогоде… Ты у нас спец по энтой части… маракуешь маленько… Просвети, дождю быть? Уж больно парит…
Бориска молчит.
– Ввечеру в протоке застолблю… Там тишей… Хошь, вместе сплаваем?
Бориска молчит.
Затарахтел движок водокачки.
– Воду зачали качать… Качают, качают… А она не убываит. Вот ведь, как природа устроила…
Какое-то время оба молчат.
По главному фарватеру идёт теплоход пригородного сообщения. Харитон смотрит на него из-под руки.