В палатку заглянул царский денщик.
— Что ты? — спросил государь.
— Прапорщик Симский, ваше величество.
— Хорошо. Позови его сюда. Симский вошел в палатку.
— Господин прапорщик, — сказал Петр Алексеевич, — мне рекомендовал тебя генерал Вейде как отлично хорошего и расторопного офицера. Я хочу послать с тобою в Москву указ нашему Сенату. Надеешься ли ты довезти его?
— Если Бог поможет, ваше величество, — отвечал Симский, — так довезу.
— Знакома ли тебе здешняя сторона?
— Меня часто посылали фуражировать, ваше величество, так я все окольные дороги знаю.
— Хорошо. А по какой дороге ты поедешь?
— Надобно дать крут, ваше величество, и ехать на Яссы.
— Так!.. Ступай же, не мешкая ни минуты. Турки далеко не посылают своих разъездов, и если ты успеешь отъехать ночью верст пятнадцать, так авось с Божьей помощью доберешься благополучно до Ясс, а там уж тебе никакой остановки не будет. На всякий случай вместе с тобою поедет казак, который хорошо говорит по-молдавански и по-турецки. Ну, теперь погоди немного, господин прапорщик, я сейчас тебя отправлю.
Государь Петр Алексеевич сложил свой указ, запечатал его и, отдавая Симскому, сказал:
— Отправляйся скорее! Я чаю, до рассвета и трех часов не осталось. Прощай, молодец, — промолвил государь, поцеловав Симского в лоб, — Господь с тобою!.. Только смотри не забывай русской пословицы: «На Бога надейся, а сам не плошай!»
Симский, выходя из царской палатки, повстречался с Шереметевым.
— Ну что, господин генерал-фельдмаршал, — спросил Петр Алексеевич, — есть ли какой ответ от визиря?
— Никакого, государь! — сказал Шереметев.
— Да ведь он должен же что-нибудь отвечать.
— Шепелев не воротился, ваше величество. И коли его убили на неприятельских форпостах, так, может быть, визирь и не знает, что мы желаем начать с ним переговоры.
— Да, конечно, дело статочное. Так пошлите, господин фельдмаршал, сей же час друтого парламентера, прикажите ему требовать немедленного ответа и объявить визирю, что если он не хочет вступать с нами в переговоры, то мы с Божией помощью постараемся проложить себе дорогу с оружием в руках и ляжем все до единого, но ни за что не сдадимся на дискрецию.
Фельдмаршал, отправив в турецкий лагерь своего адъютанта, возвратился опять в царскую палатку.
Прошло более двух часов — ответа не было. Вот облака зарделись на востоке. Раскинутый в долине русский стан был еще покрыт ночною тенью, но на гористом берегу Прута начинали уже белеться верхи турецких палаток. Вот первый луч восходящего солнца отразился на позолоченной луне великолепного шатра визирского; раздался пушечный выстрел, и неприятельское ядро просвистело над царской палаткою.
— Вот нам и ответ от визиря! — сказал Шереметев. — Слышишь, государь?
— Слышу, Борис Петрович!.. Ну, как ты думаешь?
— Да о чем тут думать?.. Делать-то нечего, — потешимся в последний раз… Что, в самом деле: умирать так умирать!.. Да нелегко же и туркам-то будет! — промолвил фельдмаршал, нахмурив свои седые брови.
— А если мы не пробьемся? — спросил Петр Алексеевич.
— Так что ж, ты надежа государь, — прервал старик Шереметев, помолодев двадцатью годами, — мертвым срама нет! А мы все готовы умереть с тобой.
— Спасибо, добрый и верный слуга мой! — сказал Петр, обнимая Шереметева. — Спасибо, брат Борис!
Вот снова раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий; все неприятельские батареи вспыхнули, и турецкие ядра посыпались в русский лагерь.
— Эк они, проклятые! — проговорил Шереметев. — Видно, пороху-то у них много!..
— Господин фельдмаршал, — сказал государь Петр Алексеевич твердым и спокойным голосом, — прикажите строиться войску в каре; обоз, понтоны и артиллерия в средине. В переднем фасе полки Преображенский и Семеновский; кавалерия в арьергарде; все генералы и штаб-офицеры по своим местам.
— Слушаю, ваше величество!
— Катенька, — сказал государь, — палатку сейчас снимут; ступай садись в карету и посади с собой князя Кантемира.
— Петр Алексеевич! — вскричала царица, обнимая со слезами государя.
— Полно, Катенька, полно! Теперь не до того. Господь с тобою!
Государь Петр Алексеевич вышел из палатки Весь лагерь был в движении. Быстро, но стройно и спокойно становилось войско в боевой порядок; полки примыкали один к другому, и в несколько минут под неприятельскими ядрами вокруг всего стана образовалась сплошная стена из русских воинов.
Фельдмаршал подошел к государю.
— Ну что наш парламентер? — спросил Петр Алексеевич.
— Все еще в турецком лагере, — отвечал Шереметев, — а может статься, и его так же убили, как Шепелева. Да уж что, батюшка Петр Алексеевич, один бы конец!
— И то правда, Борис Петрович: коли визирь упрямится и молчит, так пора нам заговорить. Прикажи бить поход!.. С Богом!
Государь и все генералы сели на коней. Через полминуты раздался по всему войску барабанный бой, и вот, как стальная нива, заволновались на солнышке русские штыки: огромное каре двинулось с места.
— Да что это, — прошептал Шереметев, — никак турки-то не стреляют?
В самом деле, неприятельские батареи замолкли, и от противоположного берега Прута отчалила лодка.
— Стой! — скомандовал Шереметев. — Государь Петр Алексеевич, — продолжал он, — у тебя глаза-то помоложе моих, — видишь?
— Вижу!.. Это оба наши парламентера… и с ними турецкий офицер; они машут платками…
— Вот что!.. Так, знать, визирь-то надумался?
— Видно, что так.
— Ну, слава тебе Господи! — сказал Шереметев, перекрестясь. — Я что! Я уж мой век отжил; а куда бы жаль было всех этих молодцов!
— Да, друг сердечный! — сказал Петр Алексеевич, пожав крепко руку фельдмаршала. — Да, слава Богу мы увидим еще с тобой святую Русь!.
IX
Теперь, любезные читатели, мы возвратимся опять к Симскому.
Ночь была темная, порывистый ветер гнал от запада густые тучи, и на мрачных небесах изредка только проглядывали звезды. Два всадника, один закутанный в широкий плащ, другой в ч-еркесскую бурку, ехали шагом по узкой тропинке, которая вела то берегом Прута, то, отбегая в сторону, терялась в глуши мелкого дубового леса, поросшето густым кустарником. Эти ночные путешественники ехали почти рядом и оба молчали. Один из них был Василий Михайлович Симский, другой— казачий урядник Никита Фролов. Вдали слышны еще были оклики русских часовых, а до рассвета оставалось уж не более двух часов.
— Да что ж мы этак плетемся нога за ногу? — промолвил наконец Симский. — Фролов, пойдем рысцой!.
— Нет, сударь, теперь рысью недалеко уедешь, — отвечал урядник, — вишь, какая темь, хоть глаз выколи!.. Мы же едем берегом, а тут местами есть такие провалы, что не приведи Господи!..
— Да ведь этак мы и десяти верст не проедем до рассвета.
— Проедем, сударь, и все пятнадцать, лишь только бы Господь Бог от встречи помиловал… Что ты… что ты, Гнедко… чего испугался?.. Экий черт! Иль нагайки захо-гел?..
— А что, Фролов, мы долго этим лесом-то поедем?
— Вот скоро должен быть поворот направо, в деревню Кут-Маре; мы примем левее, да и выедем в чистое поле; и кабы нам добраться только подобру-поздорову до села Германешти, так дело-то было бы в шапке: там пойдет дремучий лес верст на десять, вплоть до поместья Будешти, а за Будештами прямая дорога до самых Ясс.
— Да ты, видно, Фролов, хорошо знаешь здешнюю сторону?
— Как не знать, сударь: меня раза три в Яссы посылали; дорога знакомая.
— Постой-ка, брат, постой! — сказал вполголоса Симский, приостановя свою лошадь.
— Ничего, Василий Михайлович, — молвил Фролов, — это ветер шумит по лесу. Здесь нам и днем опаски большой бы не было, а вот как выберемся в чистое поле, так уж тут держи ухо востро!.. Благо почь-то темна, а то проклятые басурманы как раз бы нас подозрили, а пуще эти буджатские татары: они, словно волки, так везде и рыщут.
— Неужели ты, Фролов, испугаешься татарина?
