Рисунки Е. Стерлиговой

Два жарких костра пылали в центре поляны, вырывая из ночной тьмы мохнатые лапы деревьев. В неровных отблесках лесные великаны казались жуткими существами, собравшимися на пир и плотной стеной окружившими свои жертвы. Пять крохотных фигур замерли в напряженном ожидании. Они молчали и не шевелились, выглядя беззащитными перед этими сумрачными гигантами, подступившими со всех сторон.

Дым стелился по ветвям, тянулся к небу, и свет звезд не доходил сюда. Гудело яростное пламя костров, огненные языки взмывали ввысь, выстреливая снопами искр. Огонь притягивал к себе, гипнотизировал и ослеплял, казалось, тени становятся гуще, плотней смыкаются вокруг поляны.

Пять застывших, как изваяния, фигур являли собой странное зрелище. Можно было подумать, что они одеты в лохмотья или, скорее, в помятые и ржавые доспехи средневековых латников. Лишь один, тот, что стоял поодаль от остальных, прямо между кострами, мог похвастать блеском и новизной своего одеяния. Блики огня играли на металлических пластинах и накладках, сочленения из пластика отливали матовой белизной. Он был более нетерпелив, чем другие, и уже несколько раз переступал с ноги на ногу. Он знал, что все собрались здесь ради него, что ради него пылают эти костры. Он был самым молодым в племени, поэтому воспринимал знаки внимания, оказанные ему, как высокую честь. До сих пор он не видел мудрейшего среди них и не говорил с ним, но приближалась минута, от которой зависела его судьба: вот-вот должен был появиться вождь, чтобы сказать свое слово.

Наконец в стороне, за границей света, послышалась возня, сопровождаемая металлическим бренчанием и поскрипыванием. Затем более отчетливы стали тяжелые, грузные шаги, треск ломающихся сучьев. Из тьмы в ярко освещенный круг вышли двое. Они с большой натугой, угадывавшейся в их замедленных и неловких движениях, но осторожно, как великое сокровище, несли странное скрюченное существо. Октавус не сдержался и издал глухой возглас изумления, когда понял, что это и есть мудрый Ро.

Старика принесли из шалаша, где он коротал свои дни и спасался от непогоды. Он не мог ни стоять, ни лежать, мог только сидеть. Жизнь еле теплилась в нем. Но он был нужен племени, и его оберегали. Лишь благодаря ему они выстояли в борьбе со свирепыми Ованго, безжалостно уничтожавшими их. Это мудрому Ро пришла мысль о том, что племя, чтобы выжить, должно научиться создавать себе подобных, но молодых и ловких.

И вот они создали Октавуса вместо того, чтобы залечивать старые раны. Ро доказал, что Октавус — это их надежда, и что это только начало нового пути, по которому они пойдут. Этот путь приведет их к победе над смертью, над всемогущим временем. Ведь они все настолько стары и изношены, что неспособны по-настоящему постоять за себя. Но теперь у них есть Октавус! Вот он стоит, весь в бликах яркого пламени, молодой, сильный, сияющий. Их детище, их сын, их надежда! И не жаль тех усилий, которые они приложили, не жаль жертв, на которые пришлось пойти. Ненго стал немым, чтобы мог говорить Октавус. Ухето отдал часть своей оболочки, покрыв себя безобразными заплатами, зато Октавус блистает, и на его корпусе нет ни единой вмятины или царапины. Янато лишился одной руки, чтобы у Октавуса их было две. Это большие жертвы. Октавус рожден в муках, но зато он должен сделать то, что не по силам никому другому, и будущее отступит перед ними и не будет столь мрачным и безысходным, каким представлялось раньше.

Мамбуса и Кало донесли старика до камня в нескольких шагах от костра и усадили его. Октавус оказался прямо против вождя, с боков встали остальные, с каждой стороны по трое. Это было все их племя. Раньше их было много больше. Но теперь они сильны, как никогда. Впервые их племя увеличилось в числе, прежде оно лишь уменьшалось. А голос Ненго, руку Янато и доспехи Ухето они со временем вернут, все это взято для того, чтобы Октавус побыстрей встал в строй.

Он с любопытством разглядывал вождя и не мог найти в его облике ничего, что выделяло бы его среди соплеменников. Вождь был таким же помятым, как и остальные. Но Октавус знал, что каким-то чудом Ро сумел сохранить свой мозг. Правда, блоки памяти с первоначальной информацией и программой поведения были расстроены, так что он не мог по своему усмотрению пользоваться знаниями, запрятанными словно за семью замками, ключей от которых он не имел. Лишь в редкие минуты искры воспоминаний проскальзывали в его голове, тогда Ро рассказывал удивительные вещи. Что раньше их племя вело совсем иную жизнь, что не было беспощадной борьбы с Ованго, скитаний в дремучих и мрачных лесах, не было страха и отчаяния… Однако воспоминания представляли собой обрывки из обрывков, все было смутно и неопределенно. Несомненным оставалось лишь то, что Ро хранит в себе великую тайну, разгадка которой даст им надежду на спасение.

Откровения его не ограничивались видениями счастливой жизни, многие чисто практические советы вождя носили на себе печать тайного знания. Так по крайней мере казалось его соплеменникам. Недаром он представлялся им колдуном и чревовещателем, каких много было у людей Ованго.

Ованго постоянно громили их базы. Вместе с другим оборудованием гибли программные и записывающие устройства, которые приходилось изготовлять вновь и вновь. Постепенно эти устройства становились все более и более примитивными. Не только потому, что оскудевали технические возможности племени: борьба за существование вынуждала считаться лишь с тем, что способствовало выживанию. Круг вопросов, волновавших племя, замыкался на военных хитростях Ованго, их нравах и обычаях, на опасностях, подстерегавших роботов в лесах и болотах, на том, что было связано с залечиванием ран, с изготовлением вышедших из строя механизмов и приборов, на проблеме обеспечения энергией. А прошлое между тем уходило все дальше и представлялось все менее существенным.

Новая жизненная программа была продиктована повседневным опытом, поэтому всякий раз, когда приходилось заменять поврежденные в битвах блоки и ставить запасные, «чистые», в них вносилась лишь та информация, что теперь считалась важной. Все оставшиеся в живых роботы, за исключением Ро, перенесли на своем веку не одну операцию с заменой блоков, и это привело к тому, что в итоге исчезло главное — смысл и суть их напряженной каждодневной борьбы.

Ро не был вождем с самого начала, первое время никто всерьез не принимал его откровений. Однако пришло время, когда запасы были исчерпаны, племя оказалось на грани гибели. И тут именно Ро нашел выход: он призвал оставить базы, взять все, что можно, и уйти в глухие леса, недоступные для Ованго. Его послушались, и он стал вождем. Правда, угроза гибели лишь отступила. Но теперь все уповали на вождя, ибо он сумел доказать, что способен вести их за собой.

Не только для Октавуса, но и для остальных роботов эта ночь, озаренная пламенем гудящих костров, была исполнена высокого смысла. Все с нетерпением ждали, что скажет вождь. И Ро наконец заговорил. Его сухой, слегка надтреснутый голос звучал ровно и монотонно, но так говорили все в их племени.

— Я пришел приветствовать тебя, Октавус, — начал старик, — потому что твое рождение — большое событие для всех нас. У тебя необычное имя, и ты должен знать, что оно дано тебе на языке, который мы давно утратили. Нам приходится говорить на языке Ованго, и сами мы носим их имена. У тебя настоящее имя! Это залог того, что скоро мы вновь обретем наш древний язык. А значит, и утраченные знания. Когда мне сказали, что ты встал на ноги, я очень обрадовался. Я подумал: «Вот появился восьмой среди нас!» И тотчас, как молния, в голове пронеслось слово «Октавус»! Да, твое имя означает «Восьмой». Ты рожден под знаком откровения.

Старик умолк. Роботы заволновались.

— Может быть, Ро, ты хочешь отдохнуть? — спросил Ухето. Он был вторым по мудрости в племени и помнил кое-какие события прошлых лет. Но его воспоминания основывались на рассказах тех, кого уже не было в живых, и могли быть ошибочными. Только тогда, когда они совпадали с откровениями Ро, им можно было доверять в полной мере.