– А какой вам нужен?

– Тринадцатый.

– Дальше по коридору по этой же стороне, – ответил мужчина. – Меня, кстати, зовут Матвей.

– А отчество? – спросила Глаша.

– Валерьевич. Но лучше просто Матвей, не такой уж я и старый, просто седой…

– Глафира.

– Очень приятно, честно. – Мужчина протянул ей широкую, теплую и влажную ладонь.

– Мне тоже… Как-то этот корпус не очень тянет на люксовый, – развела руками Глаша, чтобы хоть что-то сказать.

Матвей рассмеялся. Улыбка у него была очень красивая, по-мальчишески искренняя. А черты лица при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж и правильными – нос был несколько свернут набок, губы чересчур полные, а от уголков глаз расходились мелкие морщинки, выдавая улыбчивого и доброго человека.

– В главном корпусе еще хуже. Стены словно из фанеры, слышно не только как сосед кашляет, а даже как, извините, ступает мягкими тапочками по полу.

– Ужас.

– Здесь в люксах из двенадцати номеров заняты только три. Мой вот – четырнадцатый, теперь вы займете тринадцатый, а с другой стороны рядом со мной пятнадцатый. И везде по одному человеку. Хотя, может, я поспешил? Вы одна?

– Одна, – ответила Глафира, смущаясь. – А кто живет в пятнадцатом?

– Такой прикольный старик, Павел Петрович. Ему девяносто лет, наверное, но еще полон жизни и путешествует в одиночестве! Дед полон оптимизма и очень доброжелателен, – дал характеристику соседу Матвей.

– О, нет! – невольно вырвалось у Глаши.

– Что такое?

– Я уже имела честь с ним познакомиться… Он был очень галантен…

– Хм, узнаю старого волка.

– Небось его сюда дети определили?

– Да нет, сам, все исключительно сам. Павел Петрович весьма состоятельный человек. – Матвей снова широко улыбнулся. – А чего мы стоим? Что-то я совсем растерялся! Проходите, присаживайтесь… Вот ведь удача! Такая девушка в этих краях!

– Нет, что вы, Матвей! Я же прямо с дороги, никак не могу до своего номера добраться. Надо вещи распаковать, душ принять…

– Ах, ну да, простите, не смею задерживать вас. – Матвей наконец-то отступил в сторону. – Но мы еще встретимся. Кстати, ужин в семь часов в столовой в главном корпусе.

– Спасибо за информацию. Всего хорошего.

Глафира вышла в полутемный коридор, сделала несколько шагов и в полной задумчивости налетела на свой чемодан, кем-то услужливо оставленный возле ее номера.

– Вот черт! – выругалась она, едва устояв на ногах.

Затем наконец-таки открыла дверь и втащила в номер свой багаж уже без приключений. Ко всему прочему оказалось, что сломанный чемодан весь мокрый и от него исходил весьма неприятный запах, словно его прополоскали в речке рвотных масс.

«Хорошо же его помыли», – скривилась в недовольной гримасе Глафира и осмотрелась.

Люкс превзошел все ее ожидания – в самом плохом смысле, имеется в виду. Номер был двухкомнатный, причем одна комната выглядела мрачнее другой. Низкий несвежий потолок со следами мертвых мух и комаров, обшарпанный, затертый паркет с едва различимым рисунком (пол уже давно пошел волнами, на каждом шагу скрипел и буквально уходил из-под ног), стены грустно-бледно-зеленого цвета.

Весьма оригинально смотрелась ванная: посередине довольно большой комнаты с окном во всю стену стояла огромная чугунная лохань на кривых ножках. И она, и криво подведенные к ней трубы страшного черного цвета были здесь абсолютно лишними, прямо как бельмо в глазу. Скорее всего, раньше это была обычная комната в квартире, а когда дом переделывали под гостиницу и надо было сделать санузел в каждом номере, соорудили такую вот нелепую ванную. Особенно радовало, что на окне не имелось занавесок, поэтому голый человек должен был раздеваться и лезть в ванну прямо под любопытствующими взглядами с улицы. Или омовение надо было совершать в полной темноте, рискуя поскользнуться и расшибить себе голову.

Глаша с опаской подошла к окну – естественно, с рассохшейся рамой – и выглянула наружу. Там простиралась буйная растительность. Деревья с торчащими во все стороны неподстриженными ветками, под ними такой же неухоженный, разросшийся кустарник стояли сплошной зеленой стеной, не пропуская в комнату солнечный свет, поэтому в номере вообще было очень темно. К тому же еще и душно, несмотря на открытую форточку. Распахнуть окно не представлялось возможным, так как его створки намертво прихватило временем, краской и толстым слоем пыли вперемешку с дохлыми высохшими комарами и мухами, форточка же, наоборот, не закрывалась плотно. А вот ветки приветливо били по стеклу, прямо как в Глашиной квартире в Москве. Тут же, в углу комнаты с ванной, были пристроены раковина и унитаз.

Глафира прошлась по комнатам и с грустью осмотрела мягкую мебель, цвет которой невозможно было определить в связи с давностью срока ее существования на белом свете, старую модель телевизора с пультом без задней крышки, столик со следами от потушенных окурков, половик с криво обрезанными краями и бахромой, сделанной временем. В помещении был очень затхлый воздух, а под ногами хрустела засохшая грязь, принесенная на подошвах с улицы. К тому же номер оказался неубранным – Глаша обнаружила пакеты с мусором и помятую несвежую постель.

От одной мысли, что, для того чтобы пожаловаться, надо идти обратной дорогой в административный корпус, ей стало плохо. Она в сердцах плюнула и сама отдраила ванну. Затем наполнила ее водой и хотела закрыть окно газетами, но их нечем было закрепить. Ну что ты будешь делать?

Глаше пришлось выключить свет, прежде чем раздеться догола и быстро погрузиться в ванну. Чувствовала она себя при этом очень неуютно. Так и лежала в воде напряженная, глядя в окно. В каждом шорохе и движении веток ей казался чей-то злой умысел. Да еще перед глазами вставали наглые лица охранников. Все время казалось, будто кто-то за нею подглядывает. Она постаралась расслабиться, откинув голову и глядя в потолок. Там по центру сиротливо висела одинокая лампочка, словно крича от ужаса, что к ней со всех сторон подбирается паутина.

Глаша закрыла глаза. Мысли ее были нерадостные. «Как Алексей мог со мной так поступить? Красивый, богатый… Вроде серьезный, все понимающий… «Поезжай, отдохни, подлечись, у тебя там все будет супер. Это лучший санаторий». Что такого уж плохого я ему сделала? Какую цель он мог преследовать? Хотел унизить? Оскорбить? Указать на место? Поиздеваться? Как же некрасиво… Это уже… Стоп! Петров солгал мне с санаторием, вполне возможно, что и с работой получится то же самое… Наверняка Алексей специально выбрал самое ужасное место в Подмосковье и сейчас посмеивается надо мной… Думает: интересно, как я отреагирую…»

Вдруг Глаша вздрогнула от стука в окно. От ее ужаса даже вода в ванне, кажется, похолодела. Но вскоре стало понятно: на улице просто поднялся ветер, и ветки с новой силой заколотили в стекло. И тут Глафира с удивлением обнаружила у себя в ванной комнате незнакомую женщину. У той было бледное круглое лицо, несколько странно выглядевшее без бровей; волосы покрашены ярко-рыжей краской и собраны на затылке; на губах, в данный момент сложенных в недовольную подковку, ядовитого цвета помада.

– О господи, вы кто? – чуть не ушла под воду с головой Глафира.

– Я-то? Я – Нина Зотова, горничная. А вы – новая постоялица?

– Мне дали ключ от этого номера, – ответила Глаша, прикрывая руками, что можно было прикрыть.

– Понятно, – скривилась, разве что не плюнула на пол, Нина. – Не успела я номер убрать, как вы тут как тут.

– Что значит – тут как тут? Я вообще-то с утра должна была заехать!

Глафира пожалела, что не взяла с собой пену для ванны. Хотя в таком месте всякие гламурные штучки даже в голову не придут. Но также любому нормальному человеку и в голову не могло прийти, что кто-то так запросто может ворваться к нему в ванную.

– А мы вот не успеваем, – махнула грязной тряпкой в воздухе горничная и вздохнула: – Я так устала…

– Много постояльцев? Целых три человека? – съязвила Глаша, доказывая вредность своего характера.