Показательно, что в эпизоде Home Sweet Home-Diddily-Dum-Doodily [131], в котором Симпсоны лишаются родительских прав, а их детей берут на попечение соседи Фландерсы, именно Мэгги, которой стали уделять много внимания, начинает расцветать[54]. Окруженная постоянной заботой и почувствовавшая к себе интерес, безмолвная Мэгги вдруг к всеобщему удивлению выпалила: Dad-dily-doodily, когда сидела в машине Неда Фландерса. Раньше в том же эпизоде старшие брат и сестра Мэгги отмечают положительные перемены, произошедшие после того, как Управление охраны детства переселило Мэгги в другой дом:

Данный эпизод подкрепляет точку зрения Сартра. Благодаря родительской любви и вниманию человек начинает самовыражаться посредством слов. Оставаясь без внимания на раннем этапе своей жизни, ребенок впадает в безмолвие. Без слов он получит ограниченное представление о своей ценности. Таких детей можно считать или не считать отсталыми, но (как довелось убедиться на собственной шкуре мистеру Бернсу), они не любят, когда кто-то трогает их леденцы.

Мэгги не говорит, но, в отличие от описанного Сартром Флобера, проявляет хотя бы примитивный мыслительный процесс. В конце концов, именно она помогла Барту и Лизе победить «няньку-бандита» в эпизоде Some Enchanted Evening [13] и вновь пришла на помощь, когда ужасный дворник Вилли пытался мстить в одной из посвященных дню Всех Святых серии Treehouse of Horror VI [134]. У нее даже случаются проблески гениальности: в эпизоде A Streetcar Named Marge [61] она случайно сыграла на детском ксилофоне «Танец феи Драже» Чайковского. Однако если что-то и происходит в голове у Мэгги, для зрителей это остается тайной, поскольку она не может с нами заговорить.

Давайте на время оставим Запад. Древнекитайские философы редко разделяли нашу страсть к устной речи. Великий китайский мыслитель Конфуций учит: «[…надо] больше слушать, не придавая значения тому, что вызывает сомнения, об остальном говорить осторожно»[55]. Еще более сильно сказано в «Дао де цзин»: «Знающие не говорят, говорящие не знают»[56].

В восточной традиции слова используются просто как знаки, указывающие на тайну жизни, которая навсегда скрыта в безмолвии. В отличие от западного Священного Писания, во многих восточных текстах издревле утверждается, что основанием, на котором был создан наш мир, является тишина. Так, в «Бхагавад-гите» Создатель окутан тайной и мистицизмом. О нем нельзя рассказать, его нельзя постичь умом.

В западных религиях есть свои мистические интерпретации Всемогущего, однако нигде идея безмолвия не проникла в философию так глубоко, как на Востоке.

Чтобы достичь просветления, нужно вернуться к началу, отринуть житейскую суету и обратиться к бесконечной тишине мира. В индуизме (и в развивавших его буддистских сектах) санскритское слово «нирвана» часто означает «охлаждение», отчуждение от страстей. Слова лишь разрушают такой внутренний покой. Мы слишком привязываемся к ним и растрачиваем за разговорами все величие и таинственность своей жизни. Согласно многим восточным философским школам, причина нашего житейского несчастья в том, что мы слишком много думаем и говорим. «Бхагавад-гита» напоминает, что «сосредотачивая разум на самом себе, он [дисциплинированный человек] не должен думать ни о чем». Речь идет не о том, что нам следует совсем перестать думать (коли так, к чему столько мудрых книг?), однако многие буддисты, в частности, отличают естественное течение мысли от навязчивого размышления над понятиями. Слова полезны и даже необходимы для передачи знания. Так, дзен-буддисты используют их для передачи знания от учителя к ученику. Однако и индуисты, и буддисты видят темную сторону неправильного употребления речи. Слова рождают новые слова, которые могут привести к нарастанию напряжения и одержимости страстями. Восточное просветление часто предполагает установление мистической связи с природой, а такая трансформация редко сопровождается словами.

Спонтанные действия, не затягивающие в трясину слов, являются, согласно многим восточным школам, обязательным началом пути к просветлению. На Западе велик соблазн вести жизнь, состоящую из одних разговоров. В эпизоде Thirty Minutes Over Tokyo [226] в Японии Барт ненадолго достигает просветления, а Лиза в трехлетнем возрасте оказывается способна собрать мозаику с изображением Тадж-Махала (Lisaʼs Sax [181]), но никого из них нельзя всерьез счесть просветленным. В отличие от своих родственников, Мэгги слишком мала, чтобы отвлекаться на слова, и потому может с большим успехом действовать спонтанно. Но с этой точки зрения все младенцы должны считаться просветленными. Следует отличать неразвитые мысли от тщательно развитых не-мыслей. Как отмечает индийский историк Сарвепали Радхакришнан, «соблюдением безмолвия человек не станет мудрецом, если он глуп или невежественен»[57].

Учение дзен-буддизма подразумевает, что требуются многие годы дисциплинированного мышления и медитаций для достижения экстатического состояния детской невинности.

Начальник полиции Уиггам уверяет жителей Спрингфилда, что никакие присяжные не вынесут юной Мэгги приговор за ранение мистера Бернса (разве что в Техасе). Кроме всего прочего, она слишком молода, чтобы вполне избавиться от всех земных привязанностей. Однако жители Спрингфилда усвоили один важный урок: ребенок, не умеющий говорить, может быть способен на ужасный поступок. Мэгги едва не убила мистера Бернса, но, с другой стороны, она неоднократно кого-нибудь выручала, чему не препятствовала неспособность к речи. Иногда молчание — признак глубоких раздумий или тонкой интуиции (хотя вряд ли это случай Мэгги). Если бы мы чаще способны были промолчать, то, возможно, жизнь стала бы чуть проще и не пришлось бы оставаться после уроков, чтобы заполнять назидательными надписями классную доску или протирать штаны в кабинете директора Скиннера.

В западной философии есть свои сторонники тишины. Со времен ранних иудейских мистиков до современной философии Витгенштейна существовали острые разногласия в связи с вопросом о том, когда следует молчать. В Соединенных Штатах к концу XX века в ходу было много противоречивых выражений: «встань и заяви о себе», но «молчание — золото»; «знание — сила», но «отсутствие новостей — хорошие новости»; «вырази себя», но «слова дешевы». Поэтому сейчас совершенно непонятно, когда следует держать рот на замке.

Столетие назад древняя восточная философия просочилась в плодородную интеллектуальную почву Западной Европы. Видные немецкие философы, такие как Шопенгауэр и Ницше, интересовались Востоком, и в их работах можно найти немало восточных аллюзий. Следуя им, немецкий философ Мартин Хайдеггер в 1930 году придал восточной философии на Западе еще большую популярность. Хотя Хайдеггер, конечно, является представителем западной традиции, внимание, которое он уделял безмолвию, обусловено влиянием Востока. Тишина, как утверждал Хайдеггер, необходима людям, которые стремятся к истинному бытию, а праздная болтовня, напротив, есть признак неподлинной жизни. Хайдеггер надеялся, что если обсуждать наиболее важные вопросы «бытия» и молчать обо всем остальном, то удастся перебросить мост между Востоком и Западом.