— Андрюша, познакомил бы, — ласково заглядывая в глаза сыну, предложила как-то Галина, — ты ведь уже долго с ней встречаешься!

Но сын долго отмахивался, и это настораживало мать еще больше. На самом деле Андрей вовсе не собирался прятать свою Данку, свое сокровище, от родительских глаз — просто ему было жаль тратить время на этот «светский» вечер в семейном кругу, он прекрасно знал, насколько скучным, ненастоящим он будет. За прошедший год каждая встреча с Данкой казалась ему волшебством — больше всего на свете он любил быть с ней вдвоем, а присутствие посторонних давило на его психику. Да и вообще мама и Данка — абсолютно несовместимы, и он прекрасно знал, что скрывается за внешней ласковостью Галины.

В один из таких волшебных вечеров — дело было зимой, за окном стоял жуткий мороз, а родители уехали с ночевкой отдыхать на какую-то зимнюю дачу, предоставив сыну редкую и неоценимую возможность провести тихий и уютный домашний вечер наедине с любимой, — мать и застала их вдвоем, совершенно неожиданно нагрянув в первом часу ночи. Андрей не спал — он сидел на диване, нежно и медленно перебирая короткие шелковистые пряди на Данкиной макушке. Данка просто прилегла к нему на коленки — и незаметно задремала, видно, опять всю ночь над переводами просидела. На экране что-то мелькало — но он и не замечал этого фона, задумчиво и нежно улыбаясь, думал о своем. И вдруг — резкий поворот ключа в замке, холод по ногам — и вот она уже стоит в дверном проеме... Высокая, статная, стройная, холеная, чернобровая и черноволосая — никто и не подумает, что этой женщине под пятьдесят.

— Мама? — тихо, одними губами, удивленно спросил Андрей. — Что-то случилось?

— Голова разболелась, шум надоел, — нарочито громко ответила Галина, скинула с плеч норку, небрежно бросила ее на кресло. — Развлекаетесь?

Андрей пожал плечами — какие развлечения. Данка во сне вздрогнула, и он сжал ее плечо.

— Ну, буди свою подружку, знакомиться будем.

Данка тут же открыла глаза — смородиновые колечки, узко схваченные ободками зрачков, защурилась, приподнялась, засмущалась.

— Так это та самая Юля? Или, прости, Надя?

Андрея сразу же передернуло — настолько же грубо, насколько и примитивно. Да и зачем, почему вот так, сразу — войну?..

— Это — Даниэла, а это — моя мама, Галина Сергеевна.

Данка на Юлю и Надю никак не прореагировала, по крайней мере — внешне, видимо, сразу поняв, что к чему, лишь немного съежилась от колючего взгляда Галины и все же улыбнулась.

— Очень приятно. Извините, я немного задремала...

— Ах, Даниэла... Откуда у вас такое странное имя?

— Мою бабушку так звали, — ответила Данка, расправляя юбку на коленях.

— Ну что, будем кофе пить? — снова надев маску доброжелательности, пропела Галина. — Поможете мне, Да-ни-эла?

— Можно просто Дана, — ответила та, поднимаясь. Через минуту обе женщины скрылись в кухне, а еще через некоторое время вернулись... Вот и все, что видел Андрей, но в тот момент, когда Дана снова появилась в комнате с подносом в руках, он сразу понял, что там, на кухне, случилось что-то страшное.

Она долго молчала, отнекивалась и отшучивалась, но потом не выдержала:

— Андрей, а что же ты мне никогда не говорил о том, что у тебя есть невеста? — пытаясь казаться равнодушной и нервничая оттого, что ничего не получается, как-то спросила Данка.

— Невеста? У меня есть невеста? У меня вообще нет никого, кроме тебя, заяц.

— Я не заяц, — привычно возразила Данка, — а твоя мама сказала... — И осеклась, заметив, как потемнели его глаза.

Данка сидела на табуретке, он стоял возле окна. Подошел, присел рядом на корточки, и его глаза стали напротив.

— Ну и что же сказала тебе моя мама?

— Твоя мама сказала, что у тебя есть невеста, ее зовут Катенька и что через шесть месяцев вы должны пожениться, — выдохнула Данка.

— А она тебя, случайно, на свадьбу не пригласила? — Он попытался быть ироничным, но вдруг вскочил, чертыхнулся. — Так вот в чем дело, вот что с тобой происходит! Данка! — Он приподнял ее за плечи, поставил напротив. — Ты поверила?

В тот момент он уже знал, что эта девушка никогда не плачет — вернее, что из ее глаз никогда не льются слезы, — но прекрасно знал и то, что сейчас творится у нее в душе.

Она сглотнула комок, опустила глаза:

— Нет, не поверила. Правда, не поверила, Андрей. Только... — И отстранилась, на время стала чужой, другой, взрослой и незнакомой. — Я ведь и правда не пара тебе.

И в этот момент он понял, ясно и отчетливо представил себе все то, что произошло в те короткие минуты на кухне, когда две женщины были вдвоем. Увидел глаза Галины, увидел Данку...

— Никогда. Слышишь, никогда в жизни не смей так думать. Я тебе когда-нибудь говорил, что люблю тебя?

— Говорил, — покорно согласилась Данка.

— Тебе этого мало? Тебе этого мало? — снова повторил он, потому что она не отвечала.

— Скажи еще. Тысячу раз.

— Люблю...

Больше к этому разговору они не возвращались. Месяц шел за месяцем — казалось, в их отношениях ничего не изменилось. Внешне это на самом деле так и было — ни дня друг без друга. Лекции, семинары, зачеты, и все-таки хоть полчаса для встречи — всегда. Данка сумела переступить, заглушить в своей душе тревогу, смогла заставить себя не думать о будущем — она была слишком счастлива для того, чтобы цедить в сознании страшные мысли о том, что же будет потом. Она просто жила и ценила каждый день и час, каждое мгновение, проведенное наедине, а он...

Конечно же, ему было гораздо сложнее. Она не могла знать о том, что вскоре после того эпизода на кухне у Андрея с матерью произошел первый и далеко не последний «серьезный разговор».

— Завязывай с этой лимитчицей. Все, что ей от тебя надо, — это московская прописка и обеспеченная жизнь. Подумай о будущем.

— Без нее своего будущего не представляю, — сухо, чуть свысока ответил сын, переставший наконец скрывать от родителей, насколько серьезен его роман.

— А с ней?! — закипела, сдвинув брови, Галина. — С ней — представляешь? Да что же это за тварь неблагодарная, что же это за сына я воспитала? Да неужели ты не понимаешь, что таких девиц в твоей жизни будет еще добрая сотня, а может, тысяча?

— Не будет, мама. Никогда не будет. Это не так... Ты совсем не так себе представляешь...

Гора окурков в пепельнице свидетельствовала о том, что Галина пребывает в крайнем замешательстве.

— Послушай. Хочешь, я расскажу тебе, что будет потом? Она проживет с тобой год — может, чуть больше, ей же главное — прописаться, а потом начнет гулять так, что на тебя, мой милый, пальцем все показывать будут, ты уж мне поверь!

— Да с чего ты взяла? Откуда ты можешь это знать?!

— Знаю! — Мать была непреклонна. — Знаю и гарантирую на все сто процентов. Я жизнь прожила, а ты только жить начинаешь, милый мой.

«Милый мой» прозвучало настолько нелепо и неуместно ласково, что Андрея слегка передернуло. Она это сразу заметила, а оттого закипела еще больше.

— Ну что ты мне тут рожи корчишь? За тебя же переживаю, не за себя! За тебя, за сына, душа болит!

— Мама! Да ведь ты же ее совсем не знаешь! Как же ты можешь судить о человеке, если общалась с ним не больше пяти минут?! — снова попытался возразить Андрей.

— А мне хватило! Пяти минут вполне достаточно, я же видела, как у нее глаза блестели, когда она на мои бриллианты смотрела!

Тут Андрей не выдержал:

— Да знаешь ли ты, что она за все семь месяцев, что мы с ней встречаемся, ни одного подарка от меня не приняла? Ни одного, слышишь, даже платка не взяла носового! Да она даже в кафе каждый раз сама за себя заплатить норовит!

— Вот! — торжествующе резюмировала Галина. — Вот в этом-то все и дело! Умная! Далеко смотрит, высоко метит! Перспектива! А ты, болван, уши развесил... Ну скажи мне, где это видано, чтобы девчонке двадцатилетней, да еще к тому же абсолютно нищей, подарки не нужны были, а? Да они же все как сороки, лишь бы блестело! Я же знаю, я — женщина!