- Тогда не требуй...
- Они сами должны понимать. А они не хотят понимать. Трахаются, и все.
- А ты что делала в их возрасте? - напоминаю я. - То же самое...
Нинон замолкает. Уходит в себя. Она сделала для своих детей все, что могла, и больше, чем могла. Она выжила. А они - неблагодарные. Один уехал, и с концами. Как будто его нет. А другая продолжает доить мать как дойную корову.
- Ну почему все только в одну сторону? - вопрошает Нинон. - Почему я должна все время давать?
- Так это же хорошо. Значит, ты сильная. Рука дающего да не оскудеет.
Перед нами широкая протока. Это уже не ручей, но еще не речка.
Нинон скидывает с себя одежду и голая, как нимфа, погружает себя в воду. Вода ее омывает. Лицо светлеет и становится детским. Она не плывет, а ходит на руках по дну, как земноводное. Нинон меня зовет, но я боюсь застудиться. Я еще надеюсь когда-нибудь родить.
- Холод лечит, - успокаивает Нинон. - Не бойся...
Я осторожно захожу в воду и сажусь на дно. Тело мгновенно привыкает к разности температур. Какое блаженство... Вода уносит мои печали и разъедающие думы Нинон. Кажется, что в природе нет никого и ничего, как в первый день творения: только синее небо, хрустальная вода и голый человек.
Вечером мы идем в гости.
В дачном поселке много общих знакомых. На соседней улице живут Брики. Я их так зову. Вообще у них другая фамилия. Общее с Бриками - треугольник. Женщина и двое мужчин. Она - немолода, с жидкими волосами и очень близорука. Очки, как бинокли, от этого глаза за очками кажутся мелкими, как точки. Ее зовут Рита. Говорят, у нее золотые мозги и душа тоже вполне золотая.
У них постоянно бывают гости. Я замечаю, что Нинон метет еду, как пылесос. В гостях она не столь привередлива. И когда на общем блюде остается еда, типа сациви или салата, Нинон подвигает к себе блюдо и сметает могучим ураганом своего аппетита, который приходится постоянно сдерживать.
Все это замечают, но легко прощают. Ей можно больше, чем остальным. Почему? Потому что она ТАКАЯ.
Я смотрю на Бриков. Они мне нравятся: все вместе и каждый в отдельности. Мужчины породистые и самодостаточные. Нинон красивее и моложе, чем Рита. Но у Риты - двое. А у Нинон - ни одного. Несправедливо. Однако я догадываюсь, в чем дело. Нинон эгоистична, ничем не делится, ни деньгами, ни душой. А Рита делится всем.
Мужчины за столом - физики и лирики, смотрят на меня с большим одобрением. Я к этому привыкла. Я нравлюсь всем слоям и прослойкам. Но я свято соблюдаю заповедь: не прелюбодействуй. Я твердо знаю, что мой брак держится на моей верности. Если верности не будет - все рухнет, и очень быстро. Поэтому я устойчива и спокойна, и это добавляет мне козырей.
В конце вечеринки мы поем песни Юрия Визбора.
"Милая моя, солнышко лесное..." Вообще, это неграмотно. Солнышко не бывает лесное или речное. Оно - одно. Но в этой ошибке столько очарования и нежности: солнышко лесное...
Я смотрю на Нинон. Улыбка перебегает от уголков ее губ к глазам. Наконец-то она сыта и счастлива. Она забыла про Севку, про болезни, про неблагодарность... Счастлива, и все. В мире столько нежности на самом деле.
Время шло. В стране установился непонятный строй: капитализм по-русски.
Дача накрылась медным тазом, как говорят мои ученики. Наша дачная хозяйка продолжает сдавать, но за доллары. В стране все всё сдают, иначе не выжить.
Нинон оформила документы и укатила в Германию, поближе к сыну. Прежде чем уехать, она сдала свою квартиру американцу за бешеные деньги. Квартира у Нинон большая, элегантная, в хорошем районе. За американца платила фирма, так что все довольны - и американец, и Нинон. А фирме все равно, она будет переводить деньги в русский банк Нинон, на валютный счет.
Я в очередной раз попыталась забеременеть, и это случилось, но ненадолго. Должно быть, Бог отменил мою ветку. Ему видней. Это очень жаль, потому что я создана для материнства. У меня просторные бедра, чтобы родить, грудь, чтобы кормить, и лицо, чтобы склониться над ребенком. Все это не понадобилось. Странно...
У меня не очень хорошо с нервами, и я вышиваю крестом. Это успокаивает. Когда мы с мужем идем в театр, я кладу рукоделие в сумочку и вышиваю в антракте. На меня все смотрят с удивлением: зачем вышивать в театре? Сиди дома и вышивай. Но муж не делает мне замечаний. Ему все равно, лишь бы я была рядом. Мы - идеальная пара. Может быть, за это Бог не дает нам детей.
У Нинон есть поговорка: "Кругом шестнадцать не бывает". Почему шестнадцать - я не понимаю. Но смысл в том, что человек не получает все сразу. Или идеальная пара без детей, или тигр со змеей, но с детьми.
Я вышиваю крестом и утешаю себя как могу. Я скучаю без дачи и без Нинон. От меня как будто что-то ушло.
Нинон звонит мне по ночам, поскольку ночью льготный тариф. В Германии ее жадность обострилась. Тем не менее я в курсе ее жизни.
Первым делом Нинон воспользовалась немецкой медициной и проверила свое здоровье. Стадия 2-6 - это как мина с часовым механизмом, не знаешь, когда рванет. Но здоровье оказалось в полном порядке. Никакой стадии, никаких отклонений от нормы. Печень чиста, как у ребенка. Кровь, как утренняя роса. Больше не надо выживать. Просто жить и наслаждаться жизнью.
Нинон позвонила мне ночью.
- Я совсем в порядке, - сообщила она. - Представляешь? Я отметила, что ее русский похож на подстрочник. Значит, она думает по-немецки.
- Я победила, - сказала Нинон, - потому что я боролась. Я испытала честное, искреннее счастье, но выразить не успела.
- Пока, - попрощалась Нинон и бросила трубку. Экономила.
Я долго не могла заснуть от радостного возбуждения. У меня, как оказалось, прочная подруга, ее хватит на всю мою жизнь и еще останется.
Жизнь - это смертельная болезнь, которая передается половым путем. Мы все умрем когда-нибудь. Но когда? Вот этого лучше не знать. Тогда жизнь кажется вечной.
Убедившись в своей вечности, Нинон отправилась к сыну в Кельн. Их дом стоял неподалеку от знаменитого собора.
Жена сына спросила у сына: "На сколько приехала твоя мама?" Сын не знал и спросил у Нинон: "На сколько ты приехала?" Нинон тоже не знала и сказала:
- Давай на неделю. - Она поняла, что больше недели для них будет много.
