Хенрик стоит у окна своей комнаты и тоже видит все это. Сладость этой ночи, печальные фиоритуры скрипки оказываются последней каплей – и странное безумие, которое до краев переполняло его сердце, выплескивается наружу.

О господи, если мир твой грешен, тогда и я хочу грешить. Пусть птицы вьют гнезда у меня в волосах; отними у меня мою жалкую добродетель, я больше не в силах выносить ее. (Он икает от горя и выпитого вина, нашаривает пояс халата, завязывает прочную петлю вокруг шеи, вытаскивает стул, взбирается на него и прикрепляет пояс к дымоходу изразцовой печи.

После этих приготовлений он бросает последний взгляд на прекрасную грешную землю и делает прыжок в вечность. Он приземляется на полу, шатаясь, добирается до стены, прислоняется к ней. Обретя устойчивость, он в последний раз теряет чувство реальности.)

Ночной ветер вернулся, и луна словно бы светит еще ярче, чем прежде.

Вдруг непонятно где заиграла свою простенькую мелодию музыкальная шкатулка. В стене появляется кровать, беззвучно скользит, призрачная, будто сон, будто она материализовалась из лунного света. И в постели лежит спящая Анна. Хенрик сначала стоит без движения.

Наверно, я все-таки умер. (Он выходит из оцепенения, берет полотенце, глубоко погружает его в кувшин с холодной водой и поливает себе голову и плечи. С удивлением он обнаруживает, что жив, бодрствуем и находится в реальной действительности. Потом он осмеливается приблизиться к кровати. Он падает на колени и осязает тепло молодой женщины; от благоухания ее тела у него кружится голова, и он закрывает глаза. Мелодия музыкальной шкатулки стихла, стихли и ветер, и скрипка. Все словно бы затаило дыхание. С закрытыми глазами он наклоняется над молодой женщиной и чуть касается ее губами.)

Она медленно пробуждается от своего глубокого сна и долго смотрит на юношу, на его мокрое бледное лицо, а потом улыбается.

Анна. Хенрик.

Хенрик. Анна.

Анна. Я люблю тебя.

Хенрик. Я люблю тебя.

Анна. Я любила тебя все время.

Хенрик. Я любил тебя все время.

Фрид опорожняет кружку пенящегося пива. Он сидит, удобно раскинувшись на сиденье открытого экипажа; Петра положила голову на его волосатую грудь; через открытую дверь каретного сарая перед ними раскрывается широкая картина: луга, и пашни, и крестьянские усадьбы в зелени. Фрид кружкой указывает на горизонт, где брезжит рассвет.

Фрид. Гляди, малышка, вот улыбка летней ночи. Петра. Подумать только, ты вдобавок ко всему еще и поэт.

Фрид. Представь себе! У летней ночи три улыбки, и эта – первая, между полуночью и рассветом, когда чистые и любящие обнажают свои тела и свои сердца. Вон видишь – там, впереди, у самого горизонта, улыбка такая нежная, что нужно притихнуть и смотреть очень внимательно, чтобы заметить ее.

Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)

Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?

Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.

Петра. А мы, остальные?

Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)

Петра. Так что же мы, остальные?

Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.

Петра. Но ее у нас нет.

Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.

Петра. И этой кары.

Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.

Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.

Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.

Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.

В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.

Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.

Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.

Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.

Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.

Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.

Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.

Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с большими карманами. Пламя свечи колеблется от сквозняка; на столе лежит переписанный от руки текст ее новой роли.

Дезире (бормочет). «Знаете ли вы, друг мой, что такое одиночество? Как страшит меня самая мысль о нем? Я слишком слаба, чтобы… (Она заглядывает в текст, поднеся его к колеблющемуся пламени свечи.) Я слишком слаба, чтобы ответить на ваше любезное предложение. Но если вы просите меня стать вашей женой, я готова решиться тянуть и дальше лямку жизни».

Но ей трудно сосредоточиться на роли. Гонимая тайной тревогой, она бродит по комнате, подходит к большой кровати, где, зарывшись в мягкие подушки, спит ее сын, возвращается к окну, смотрит в парк, взгляд ее устремляется к павильону.

Павильон вырисовывается на фоне блеклой, белесоватой воды. Окна темные и тускло, безжизненно мерцают в свете ночи. Она напрягает зрение. Возможно, она ошибается, но ей кажется, что внутри мерцает огонек, крохотный огонек, который, едва засветившись, тут же гаснет.

Дезире (бормочет). Шарлотта! Шарлотта! Значит, я все-таки не могу положиться на вас.

Кто-то быстро идет в тени деревьев, свеча ярко вспыхивает в дверном проеме на крыльце павильона, кто-то молча и стремительно выходит из тьмы, вырисовываясь на фоне воды, и укрывается в павильоне. Лишь мелькнула белая юбка, неясный овал лица, и дверь затворилась так же бесшумно, как и отворилась. Ночь тепла и тиха.

Глаза Шарлотты мерцают в полумраке павильона. Она несколько раз озирается по сторонам. Возникает еще одна тень.

Шарлотта. Здесь так темно. Я вас едва различаю.

Где вы?

Он подходит к ней почти вплотную и кладет руку на ее обнаженное плечо.