Единственной цепочкой, которой могут похвастаться эволюционисты, является так называемая лошадиная серия. В учебниках приводится последовательность из четырех картинок древних лошадок, различающихся ростом и формой копыт (рис. 14). Но следует помнить, что такая схема выстроена довольно условно и искусственно. На самом деле в мире найдено не 4, а до 300 видов различных лошадей, причем в пределах одной территории никак не удается найти последовательности эволюционных изменений: внизу мелкие лошадки, далее все крупнее и крупнее вплоть до современных. Напротив, останки многих разновидностей встречаются в одних и тех же захоронениях. Как одни из них могли быть предками других?

Кроме того, если лошадок расставить в воображаемой эволюционной последовательности, то окажется такая «эволюция» количества ребер: сначала 18, потом 15, потом 19, наконец снова 18. Подобные же вариации наблюдаются и в количестве позвонков.

С другой стороны, в наше время иногда рождаются лошади и мулы с лишними пальцами, оканчивающимися карликовыми копытцами, совсем как у «первобытных» лошадей. Поэтому в существовании трех– и четырехпалых лошадей в прошлом нет ничего сверхъестественного. Просто первоначально сотворенный род лошадей имел достаточный запас наследственной изменчивости и первоначально это проявилось во множестве разновидностей, но впоследствии, видимо, часть этого разнообразия была безвозвратно утрачена.

Если когда-нибудь эволюционист-палеонтолог раскопает современные породы собак от сенбернара до крошечного мопса, не построит ли он восходящую эволюционную последовательность от последних к первым, как путь развития от низших форм к высшим? Впрочем, об изменчивости в пределах рода мы скажем далее немного подробнее.

Были ли лошади изначально разными видами в пределах одного семейства или относились к одному роду, – в любом случае лишнее ребро или лишнее копытце – это не замена чешуи на шерсть или перья. Общее правило, установленное всеми палеонтологами, таково: чем выше таксономическое деление от семейств и отрядов к классам и типам, тем меньше вероятность встретить какую-либо форму, которую с какой угодно натяжкой еще можно толковать как переходную. Между классами еще встречаются мозаичные формы, между типами их уже нет, тем более форм переходных.

Объяснить столь неутешительное для дарвинизма положение с переходными формами недостатком ископаемых остатков уже невозможно. Сами эволюционисты большей частью уже не держатся чисто дарвиновского учения о накоплении мелких эволюционных изменений, «фильтруемых» естественным отбором, и выдвигают видоизмененные теории.

Предсказание Дарвина о множестве переходных форм оказалось полностью несостоятельным. С тех пор теория эволюции уже ничего не предсказывает. Вместо того, чтобы искать подтверждающие факты, она вынуждена постоянно давать объяснения опровергающим фактам.

Различают две неодарвинистских теории, которые слегка затрагиваются и в школьном учебнике.

Сторонником этого взгляда выступает известный биолог Стивен Джей Гоулд. Идея заключается в том, что переход от одних отрядов и классов к другим происходит очень быстро, буквально в несколько поколений в одной обособившейся популяции предков. Такое быстрое изменение не оставляет следа в окаменелостях. Быстрое изменение сменяется длительным периодом накопления непроявляемых мутационных изменений, пока их количество не перейдет в качество и вновь в отдельной малой популяции, где наследственных изменений накопилось много, произойдет новый скачок эволюции.

Другая неодарвинистская теория сводит переход от одного класса к другому вообще к одному поколению: динозавр отложил яйцо, а из него вылупляется готовая птица. Автором этой теории является Гольдшмидт, про которого неодарвинисты шутят, что он сам снес это яйцо.

Между сторонниками двух концепций эволюции давно ведется спор, сводящийся в основном к опровержению оппонента на том основании, что ни за ту, ни за другую версию не находится реально подтверждающих фактов. Разница между двумя названными теориями лишь в том, что первая требует долгого случайного повторения случайных изменений (мутаций), а последняя требует одной супермутации повышенной сложности. Трудность последнего случая состоит еще в том, что «обнадеживающему уроду» должен найтись точно такой же урод противоположного пола для деторождения. Не вдаваясь в подробности спора, мы можем лишь констатировать факт хрупкости и шаткости всех подобных построений. Обратим внимание и на то, что для исключения Бога из картины мира люди готовы придумать самую фантастическую нелепость и невероятицу вроде этих «обнадеживающих уродов», которые позволили совершенно случайно создать все многообразие земной жизни. В такую чушь верить – это научно, а верить во Всемогущего и Всеведущего Творца – почему-то до сих пор считают недопустимым.

Теория эволюции ищет поддержки в разных отраслях биологической науки. Не найдя для себя ничего обнадеживающего в палеонтологии, эволюционисты попытались найти общие признаки и общих предков всего живого, рассматривая строение организмов, и в частности их зародышей.

Во всех учебниках биологии приводится изложение теории рекапитуляции Геккеля, сводящейся к тому, что любой зародыш в своем развитии проходит целый ряд стадий, каждую из которых предлагается рассматривать как повторение эволюционного пути данного вида.

Этот «закон» иллюстрируется, например, тем, что на ранних стадиях развития у всех позвоночных зародышей появляется хорда, из которой потом формируется позвоночник. Из этого делается вывод, будто бы таким путем зародыш повторяет эволюцию древнейших хордовых. Но спрашивается: какие-то группы зародышевых клеток должны же послужить материалом для развития позвоночника? Не может же одна клетка сразу иметь вид целого, сформировавшегося организма, только маленького. Причем тут воображаемые предки?