Газета меньшевиков "Вечерняя заря" занималась гаданием на кофейной гуще, но никак не могла угадать, что замышляют чехословаки и что предпримет Москва. В одной из статей сквозила явная растерянность, в другой содержался намек на то, что-де социал-демократы затеяли такую авантюру, которая может плохо кончиться для них.
Автор крикливой статьи о правах и обязанностях рабочих, объявив себя сторонником "наступления" на власть имущих, тут же до неприличия лебезит перед интервентами и поливает грязью большевиков...
Во всех газетах печатались статьи и обозрения меньшевистских и кадетских божков, прогнозы "осведомленных лиц", заверения в том, что в ближайшие недели с большевиками повсеместно будет покончено, объявления о продаже помещиками земель.
Для устрашения населения газеты публиковали приказы коменданта города с требованием передавать в руки властей скрывающихся большевиков. В хронике как бы между прочим сообщалось об убийстве арестованных при "попытке к бегству". Первые полосы газет пестрели сообщениями собственных корреспондентов о разгроме красноармейских отрядов под Уфой.
И хотя газеты пели дифирамбы правительству Комуча, фактически в городе правило белочешское командование.
Родной город - логово врага
В городе процветала спекуляция. Особенно среди военных. Продавалось все, что можно было сбыть. Наблюдая за чиновниками интендантства, которые жили в "Национале", я решил завязать с некоторыми из них знакомство. Так как меня уже знали здесь, мне не стоило большого труда заинтересовать кое-кого возможностью заключения выгодных сделок.
Через неделю я был знаком уже со многими офицерами и чиновниками, охотно принимавшими мои предложения завершить разговор в ресторане, тем более что платил я. Здесь за бокалом вина развязывались языки, и тогда, потеряв контроль над собой, люди нередко выбалтывали такие данные, о которых хотелось немедленно сообщить в контрразведку.
Вскоре я заметил, что в гостиницу почти ежедневно прибывают небольшие группы офицеров, но задерживаются они здесь не более двух-трех дней. Удалось установить, что они следуют в распоряжение капитана Каппеля, которому поручено формирование специальной боевой части из офицеров-добровольцев. Чья-то невидимая рука направляла эти потоки офицеров в пункты формирований. Но чья? Осторожные беседы с моими новыми знакомыми наводили на мысль, что Комуч начинает серьезно беспокоиться, может ли он рассчитывать на вооруженную помощь чехословаков. Видимо, самарское правительство решило готовить собственные силы для борьбы против Республики Советов.
Однажды в вокзальном ресторане мне довелось услышать, как бахвалился подвыпивший молодой подполковник:
- Это хорошо, что красные мотаются в своих бронепоездах и теплушках от города к городу. Скоро мы прижмем их к Волге и там утопим. Бежать им некуда: на Северном Кавказе - Алексеев, на Дону - Краснов, в Оренбурге - Дутов. Да и Симбирск и Казань возьмем...
Я уже располагал кое-какими сведениями о передвижении белогвардейских частей, о численности самарского гарнизона, но мне не удавалось разыскать хоть кого-нибудь из самарского подполья. Связной от Семенова также в условленное время не появился: то ли белые его схватили, то ли задержался в пути...
Как-то под вечер я зашел в кафе Смыслова. Зал был переполнен. Кельнерша предложила мне место за столом, где уже сидели два офицера - оба штабс-капитана; они не возражали.
Один из офицеров, наклонившись к своему соседу, что-то сказал ему, затем порывисто встал и направился к столику у окна, за которым сидел белокурый молодой человек в штатском.
- Приятного аппетита, товарищ Стефанский, - нарочито громко произнес штабс-капитан издевательским тоном.
Сидевшие за ближайшими столиками повернули к ним головы.
- Вы ошиблись, - спокойно произнес тот, кого офицер назвал Стефанским.
- Бросьте дурака валять! Встать! - внезапно взорвался штабс-капитан и, выхватив револьвер, направил его на молодого человека.
- Я не имею чести вас знать, господин штабс-капитан, и прошу оставить меня в покое, - сохраняя самообладание, ответил тот.
- Кому ты байки рассказываешь? - не унимался штабс-капитан. - Мне? Так я ж из Иващенкова, где ты заместительствовал у председателя совдепа Пржедпельского.
- Да что ты с ним церемонишься! Зови патруля! - вмешался второй штабс-капитан.
Кто-то выбежал из кафе и вскоре вернулся с патрулем.
- Большевик! - тыча в Стефанского револьвером, орал капитан. - А еще прикидывается, будто не помнит меня. Дудки!
- Какой же вы нелюбезный, господин штабс-капитан, - укоризненно произнес Стефанский.
- Следуйте за мной! Там разберемся, - приказал ему начальник патруля.
Допив кофе, Стефанский поднялся и вышел из-за столика.
- Я подчиняюсь властям, но не пьяным посетителям кафе, - были его последние слова.
Мне показалось знакомым лицо Стефанского. Я где-то видел эти светлые курчавые волосы, глаза... Вспомнил! у Семенова.
Это сцена в кафе запомнилась мне как яркая иллюстрация к нашей беседе с Семеновым. "Встречаясь с врагом лицом к лицу, сохраняй выдержку, даже если тебе грозит смерть, - говорил он. - Побеждают ум, воля, сила духа". Именно так держался Стефанский и ушел победителем, а не побежденным.
Две недели пребывания в Самаре явились для меня хорошей школой. Я вжился в свою роль. Все, с кем мне приходилось вести деловые разговоры, видимо, не сомневались, что имеют дело с коммивояжером. Словом, первый экзамен, как мне казалось, я выдержал. Но что еще ожидает меня впереди?
Однажды вечером я сидел в холле гостиницы и вспоминал наиболее важное из того, что мне пришлось увидеть и наблюдать за день. В памяти запечатлелась такая сцена: на площади возле тюрьмы толпа крестьян с котомками за плечами - приехали на свидание с арестованными родными и близкими. Значит, аресты коснулись и деревни, делал я вывод. Или убийство на улице двух мужчин "при попытке к бегству"...
Тщательно отбираю факты и закрепляю их в памяти.
День прошел, но впереди еще вечер. И я снова иду в кондитерскую Смыслова. По вечерам туда устремляется разнообразная публика. Здесь назначают и любовные и деловые свидания. Словом, сиди и наблюдай, почти всегда что-нибудь полезное и увидишь и услышишь.
Прошу разрешения сесть за столик, за которым уже двое. Разговор обычный, житейский. Меня не интересует их беседа, но говорят они очень громко, и я невольно слушаю.
- Жалованье в нашей конторе хорошее, - скучным голосом говорит один из моих соседей по столу. - Самый бы раз тебе устроиться в наше учреждение.
- Думаю, что меня к вам не возьмут, - вздыхает другой, - ведь я у большевиков в совнархозе работал...
В это время в кафе входит огромного роста подполковник. Мои соседи умолкают.
- Только что, господа, я был свидетелем прелюбопытнейшей сцены возле кафедрального собора, - громогласно вещает он. - Наши пижоны, вооруженные дамскими браунингами, везли какого-то арестованного. И зазевались. А он выхватил из кармана горсть табаку - и им в глаза. Пока эти олухи терли глаза, большевик спрыгнул с пролетки и был таков.
- Господин подполковник, надо быть более снисходительными к защитникам отечества, - нараспев произнесла пожилая дама в старомодном платье со стеклярусом.
- В отношении дураков уместна не снисходительность, мадам, а нагайка. Будь моя власть, я приказал бы ежедневно проверять документы у всех, кто живет в Самаре. Проверять всюду - в театрах, в ресторанах, в магазинах. И никому не доверять. Нечего церемониться с большевиками. Этак мы и до французской революции достукаемся!
- Целиком согласен с господином подполковником насчет французской революции. Более того, уверен, что так и будет, и предлагаю выпить за новую Россию и за тех, кто обновит ее.
Я поднял свой бокал с вином. Мои соседи поспешили сделать то же, и мы чокнулись.
- Прошу всех встать! - раздался у меня за спиной пьяный голос. - Мы пьем за обновленную Россию!
