Кристиан улыбнулся: плата за вход – всего один шиллинг. Тетка Элен пускала публику в свой сад каждую вторую среду месяца, один сезон в год. Добираться до ее владений было непросто, так что вряд ли почтенная дама получала от своей деятельности больше десяти фунтов за сезон. Но, как любила говорить мать Кристиана, «это неважно». Важно другое, думал Кристиан, совершенно равнодушный к садово-парковому искусству: эти чертовы сады отнимали все физические и душевные силы, а через полгода после смерти хозяина приходили в полное запустение – и все труды насмарку. По его мнению, у садов и у женщин было много общего: мужчины разбиваются в лепешку, чтобы приручить и цивилизовать их, но всякий раз терпят поражение. Правда, мыслями такого рода он предпочитал с Эдуардом не делиться.

Как бы то ни было, в одном Элен не солгала – сад действительно существовал. Английский сад над морем. Существовала и тетя. Ее отыскало при помощи замечательного «Атласа» некое избегающее рекламы сыскное агентство, состоящее на содержании у еще более консервативной адвокатской конторы, которая работала на Эдуарда де Шавиньи.

Поиски сада продолжались несколько недель и увенчались успехом – в отличие от поисков Льюиса Синклера, которые велись одновременно. Американец немало поколесил по свету, что усложняло дело. В конце концов удалось собрать на него полное досье – похождения Синклера за три года после того, как он оставил Гарвард, были зарегистрированы в газетных колонках светских сплетен. Мальчик умел покуролесить: оргии в Нью-Йорке, оргии в Лос-Анджелесе, оргии в Сан-Франциско. Рейд в Лондон и веселая вечеринка в Челси, удостоившаяся посещения полиции. Прошлой зимой такая же история в Гстааде. Недолгое возвращение в Бостон, новые оргии. Из газетных фотографий Кристиану запомнился общий образ: Синклер в помятом смокинге, в обнимку с подружкой, всякий раз новой.

Итак, Льюис Синклер на месте сидеть не любил, а значит, факт, что он так внезапно и основательно ушел на дно, представлялся еще более интересным. Американец явно осторожничал.

С Элизабет Калвертон было куда проще. В сельской Англии, где семьи не трогались с места поколениями, чужаков почти не водилось и каждый знал всю подноготную соседа, выйти на след было нетрудно. Большой сад, сестра по имени Вайолет – этого оказалось достаточно. Элен Хартлэнд (как по привычке продолжал называть ее Кристиан) никто по фотографии не опознал, но несколько почтенных обитателей деревень Хартлэнд и Стоук-бай-Хартлэнд вспомнили девушку по имени Вайолет Калвертон, которая жила в большом доме, а потом сбежала из родных краев, чтобы стать актрисой. В свое время эта история наделала много шуму. Неважно, что с тех пор минула уже четверть века – в здешних местах это было все равно что вчера.

Кристиан захлопнул справочник и стал смотреть в окно. Ему приходилось в жизни сталкиваться с двумя сортами лжецов: первые врали от начала и до конца; вторые перемежали ложью истину. Элен Хартлэнд. судя по всему, принадлежала ко второй категории – это подтверждалось существованием Элизабет Калвертон и дома. Кажется, Эдуард счел это счастливым предзнаменованием. Или нет?

Кристиан покосился на друга. Состояние Эдуарда тревожило его все больше и больше. Он, конечно, помалкивал, но вообще-то в глубине души предпочел бы, чтобы девушка оказалась лгуньей первого типа. Для всех было бы лучше, если б она исчезла окончательно и бесповоротно. Кристиан вздохнул, мельком взглянул на дорожный указатель, потом на часы. Они приедут на пятнадцать минут раньше.

Эдуард потянул за ручку старомодного медного звонка, и из глубины дома донесся звук колокольчика. Здание выглядело жутковато: викторианская громадина красного кирпича, к которой вела длинная подъездная аллея, усаженная по обе стороны высокими поникшими рододендронами. Всюду безлюдье и запустение.

Эдуард с Кристианом переглянулись, отошли от двери и стали смотреть на окна. Свет в доме не горел; водосточные трубы поломаны; на стенах пятна плесени. Тут и в летний день было бы тоскливо, а в холодные ноябрьские сумерки это жилище выглядело просто устрашающим. Эдуард снова позвонил; опять траурное дребезжание, где-то в саду залаяла собака. Друзья подождали еще немного и, не сговариваясь, зашагали на лай по узкой тропинке, которая обогнула дом и вывела их мимо каких-то развалившихся сараев и конюшен в сад. Кристиан увидел просторные лужайки, расположенные террасами и покрытые слоем мокрой листвы; поодаль, за одинокой секвойей и давно не стриженной живой изгородью, виднелось море.

Снова раздался лай, и друзья обернулись. Тропинка вела дальше, вправо, где стоял ветхий летний домик, увитый плющом, с покосившейся крышей. За ним располагался каменный квадрат розария, сейчас голый и унылый.

Там резвились два толстых черных лабрадора и какая-то долговязая женщина щелкала ножницами возле здоровенного розового куста. Друзья заметили ее раньше, чем она их. Худощавая дама лет шестидесяти с коротко подстриженными седыми волосами. Она была одета в плотную вельветовую куртку, мужские галифе и заляпанные грязью высокие сапоги. Эдуард направился к незнакомке. Псы перестали гоняться друг за другом, ощерились и зарычали. Дама вынула из волос зацепившуюся колючку и спокойно ждала, пока гости подойдут. Из-за тучи на миг выглянуло заходящее солнце и вспыхнуло на стали ее секатора. Дама недовольно щелкнула ножницами и двинулась навстречу. Обветренное лицо, колючие голубые глаза. Типичная английская охотница на лисиц, подумал Кристиан. Выражение лица дамы не отличалось дружелюбием.

– Так-так, – сказала она. – Значит, приехали, не передумали. Ладно, пойдемте в дом, раз уж вы здесь.

Надеюсь, много времени это не займет. Я чертовски занята – надо еше семьдесят пять кустов подстричь…

Хозяйка поравнялась с гостями, окинула их – быстрым оценивающим взглядом и пошла по тропинке к дому. Собаки побежали было за ней, но остановились.

– Ну же, Ливингстон, Стэнли, к ноге!.. Сюда!

Она свистнула, и псы кинулись догонять. Эдуард и Кристиан переглянулись. Взяв друга под руку, Кристиан прошептал:

– Эдуард, у тебя репутация покорителя женских сердец…

– Мне говорили об этом, и что?

– А то, что сейчас самое время пустить в ход твои чары.

Элизабет Калвертон провела их в огромную холодную прихожую. Там она сняла сапоги, повесила куртку на вешалку из оленьих рогов и обернулась к посетителям.

– Пальто оставьте здесь.

Из галошницы, заставленной сапогами для верховой езды, охотничьими бахилами и грязными башмаками, мисс Калвертон извлекла пару мужских шлепанцев. Вид у них был такой, словно их хорошенько пожевала корова. Не дожидаясь, пока гости разденутся, хозяйка прошла темным холлом и скрылась в следующей комнате. Кристиан и Эдуард неторопливо разделись, осматриваясь по сторонам. Широкая лестница желтого дуба, ве-душая наверх; старомодные темно-коричневые обои, украшенные цветочками довольно ядовитого вида; вереница скверных семейных портретов. Кристиан заметил чучело лисы в стеклянном шкафу, головы оленей и косуль на стене, коллекцию удочек и блесен.

– Внутри дом выглядит еще хуже, чем снаружи, – негромко заметил он. – А это, согласись, не так-то легко.

– Кристиан, ради бога…

– Ладно, ладно. Я буду паинькой.

Он зашагал за Эдуардом – через холл, в соседнюю комнату. Запахло дымом. Элизабет Калвертон как раз подпихивала ногой полено в тлеющий камин. Кристиан с любопытством оглядел помещение.

Когда-то здесь, очевидно, находилась курительная комната для джентльменов. Похоже, с Первой мировой войны ее не обновляли. Масса приземистых бесформенных кресел – одни обиты потертой кожей, другие выцветшим ситцем. Высоченный потолок с готической лепниной, весь в коричневых пятнах никотина. Стены обиты дубом и увешаны фотографиями. Какие-то гребцы, крикетные команды, группы школьников. Целая шеренга мужчин в белых фланелевых костюмах, с горделиво скрещенными на груди руками и пышными усами а-ля кайзер Вильгельм, сурово смотрела на посетителей. Над дверью – весло с табличкой: «Колледж Св. Троицы, устье реки, 1906». Под ним фотография шести бравых молодцов, надменных представителей привилегированного сословия. Подпись гласила: «Бифштекс-клуб, Кембридж, 1910».