Завтрак был накрыт на террасе. Жислен пришла первой, что ж, она подождет сколько нужно. Луиза наверняка и очень кстати еще в постели; она не встает раньше двенадцати. Нет, она ни за что не уйдет, пока не увидит Эдуарда, пока не бросит ему в лицо фразу, которую обдумывала полночи. Она покрутила в пальцах аппетитный рогалик, выпила две чашки кофе и наконец с мстительной радостью увидела идущих с другого конца террасы Эдуарда и Кристиана. Значит, его дружок тоже услышит ее слова — тем лучше.

Они уселись за стол. Эдуард, в кремовом полотняном костюме, был очень хорош собой: чуть загорелый, посвежевший — не то что вчера вечером.

— Доброе утро, Жислен…

— Славная погодка, — Кристиан опустился на стул. Подставил лицо солнечным лучам. Жислен не торопилась, выжидающе им улыбаясь и чувствуя, как ее раздирают злость и жгучая обида.

Она разломила второй рогалик и стала намазывать на ломтик мед, пока Эдуард расписывал возможные развлечения.

— Можно посмотреть игру в шары. Потом ленч. А после полазить по холмам…

— Согласен лазить где угодно, только не торчать на пляже. У меня идиосинкразия к пляжам…

— Когда вам выезжать, Жислен? У вас здесь есть машина?

Какие мы вежливые, какие заботливые! Жислен посмотрела на Эдуарда с ненавистью.

— Я на машине, сейчас уже поеду. Хочу навестить одного приятеля, он маклер, скупает и перепродает здешние виллы. Густав Нерваль. Вам не случалось иметь с ним дело?

А ведь неплохая идея, подумала Жислен. Как же ей раньше не пришло в голову навестить Нерваля. Он хотя бы не лицемер.

— Фамилия знакомая… но я вроде с ним не встречался, — покачал головой Эдуард.

— Милый человек, он бы вам понравился. Ой, чуть не забыла, вы и представить себе не можете… — Она выдержала паузу. — На днях Нерваль устраивал вечеринку в «Кап д'Антиб» в основном для киношного люда. Меня он тоже пригласил, и знаете, кого я там встретила? Вашу подругу.

— Мою подругу? — Эдуард мгновенно сделался неестественно спокойным.

— Элен. Помните такую? Мы с Жан-Жаком видели ее у вас на Луаре. Правда, очень-очень давно, чуть ли не в пятьдесят девятом году.

Эдуард и Кристиан ловили каждое ее слово. Жислен торжествовала. И замечательно равнодушным тоном, как бы между прочим, продолжила:

— Элен Харт. Ее теперешнее имя. Она ведь актриса — вы знали об этом? Причем, кажется, из числа новых знаменитостей. Как же она хороша! Еще лучше, чем была, насколько я могу судить по прежней встрече. Мила необыкновенно. Очень повзрослела. Я прямо-таки влюбилась в нее… Я сидела как раз рядом с ее мужем. На редкость красивый молодой человек. Само очарование. У них такая любовь, просто не сводят друг с друга глаз, трогательно невозможно. У них уже имеется ребенок — прелестная дочурка…. Надо же, как летит время…

После этих слов, в соответствии с придуманным ночью сценарием, Жислен слегка нахмурилась и будто бы с обидой добавила:

— Я, конечно же, напомнила ей о той встрече, но она совершенно о ней забыла, начисто. Представляете? Не помнит ни меня, ни тот ужин, тогда я назвала ваше имя — никакого впечатления. В этот момент к нам кто-то подошел, и мне больше не удалось с ней побеседовать. Она наверняка вспомнила бы, наверняка. Разве можно забыть тот чудный вечер и ночь. А я-то думала… Молодым свойственна забывчивость, правда? Меня иногда пугает, с какой легкостью они избавляются от прошлого… Ну да что это я разболталась. Просто подумала, может, эта встреча будет вам любопытна.

Она отодвинула тарелку и поднялась.

— Мне пора. Спешу. Из-за этой виллы я припозднилась с другими заказами. Кристиан, не очень увлекайтесь чтением! Эдуард, страшно рада была вас видеть, уверена, что Луиза… впрочем, сейчас не время обсуждать.

Она махнула рукой.

— Приятного вам отдыха.

Повернулась и ушла. Ее распирала гордость. Все вышло как по нотам, не придерешься; она очень надеялась, что от этого удара Эдуард не скоро опомнится.

Итак, Густав Нерваль, подумала Жислен, усевшись за руль щеголеватого автомобиля и включив зажигание. Все лучше, чем ее Жан-Жак. Совсем не beau ideal[21], но почему бы нет? Нерваль так Нерваль.

Кристиан с Эдуардом вслушивались в затихающее жужжание отъехавшей машины. Кристиан сказал:

— Врет. Эдуард, она же сука, безмозглая ехидная сука, конечно, врет.

— А зачем ей врать? Она же ничего не знает про Элен. Видела ее один раз. При ней я ни разу даже имени ее не упоминал.

— Ну и что. Все равно врет. Слишком уж довольный у нее вид…

Эдуард молчал.

— Думаешь, врет? — наконец выдавил он. — Может, врет. А скорее всего так оно и было. Я-то знаю. Я заранее знал, что она скажет.

Когда Жислен ушла, Эдуард вскочил на ноги. И только теперь снова сел за столик. Кристиан открыл было рот, собираясь что-то возразить, но Эдуард неожиданно жестко остановил его:

— Не нужно, Кристиан.

Кристиан послушно промолчал. Эдуард налил себе кофе. Через пару минут Кристиан все-таки не выдержал, взорвался:

— Ради бога, Эдуард. Как ты так можешь?! Хоть бы разозлился… ну я не знаю… излил бы мне душу, рассказал бы, что у тебя на уме, в буйной твоей головушке, напился бы, наконец. А что, это самое лучшее, черт возьми, лекарство. Ну не молчи ты так. Не держи этот кошмар в себе…

— Ладно.

К удивлению Кристиана, Эдуард поднялся, резко отодвинул стул.

— Неплохая мысль. Давай напьемся. Я не против. Я уже и не помню, когда в последний раз напивался. Собеседник из меня никудышный, но пить я умею. Давай на этом и сосредоточимся, договорились?

Улетали они из Ниццы; кинофестиваль закончился. В аэропорт их вез огромный лимузин, но без кондиционера: было ужасно жарко. Сидящий на заднем сиденье Тэд что-то, как всегда, насвистывал; Льюис молчал, Элен смотрела в окошко.

Уже у самого аэропорта, когда они пережидали красный свет, их нагнала ехавшая сзади машина. Элен услышала характерный хриплый рев мотора, потом увидела сбоку черный длинный автомобиль с низкой, как у всех спортивных машин, посадкой — «Астон-Мартин».

Элен почувствовала, как у нее замерло сердце. Она отчаянно рванулась вперед, вытянув шею: нет, это не его машина. Сиденья другого цвета, и за рулем совершенно незнакомый человек. Дали зеленый, и «Астон-Мартин» легко их обогнал; уже с тупым равнодушием Элен отметила, что номер у автомобиля швейцарский, а не французский.

Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. При виде этого черного автомобиля рухнули все старательно возводимые ею заслоны от прошлого, Эдуард заполонил ее целиком. Она слышала его голос; чувствовала его прикосновения, ощущала запах его волос и кожи. Он был сейчас близок ей, как никогда с той поры, как его нет с ней, ближе, чем в ту ночь, когда она сбежала из гостиницы на улочку Святого Юлиана. Настигнувшая ее любовь и тоска были так остры, так мучительны, что она потеряла контроль над собой, забыв на миг, где она, с кем и почему она здесь, в этом душном лимузине.

В аэропорту их окружили фоторепортеры. Только что стало известно, что «Короткая стрижка» получила «Пальмовую ветвь»; Элен получила приз за лучшее исполнение женской роли.

Репортеры щелкали аппаратами, нацелив их на Тэда Ангелини. Каждый норовил подобраться поближе к Элен. Льюиса оттеснили в сторонку, до него никому не было дела.

Репортеры что-то кричали ей — на английском, французском, итальянском; щелчки фотовспышек, щелчки затворов. Крики стали еще громче, потому что Элен явно не слушала.

Тэд, не выдержав, взял ее за руку.

— Тебя просят улыбнуться, — сказал он. — Разве ты не слышишь? Им хочется тебе что-то сказать.

— Что же? — она безжизненными глазами посмотрела на него. — Что они хотят сказать?

— То, что я тебе всегда обещал, — ответил Тэд. — Ты — звезда.

И он мягко надавил ногтем нежную кожу ее запястья.

— Отвратительно. У меня нет слов. Удивительный эгоизм и бездушие. Бросили меня одну на целый день и на полночи. Я слышала, когда вы изволили явиться, ты и твой дружок. Представляю, что вы вытворяли в Сен-Тропезе. Вы напились до беспамятства. Ты и твой дружок. Он еще и песни горланил.