Отпираться не имело смысла, де Бельфор и не пытался. Просто сидел и слушал, как Эдуард, перечисляя пункт за пунктом, выводит его на чистую воду.
Де Бельфор сохранял завидное спокойствие — будто бы речь шла не о нем. Не перебивал, уставившись бесцветными глазами в одну точку. Когда Эдуард замолчал, на каменной физиономии де Бельфора мелькнула смутная улыбка, Эдуарду даже показалось, что он рад, что его поймали. Невероятно: ни тени страха или тревоги, и только холодная ярость Эдуарда вывела де Бельфора из сомнамбулического состояния, явно его забавляя.
— Вы же могли сами накупить этих акций, — Эдуард, белый от клокочущего внутри гнева, еле сдерживался, — или нанять посредника. Воспользоваться швейцарским банком, услугами брокера, что, впрочем, гораздо рискованней. Но впутывать в наши дела мою мать? Зачем?
— Неужели не понятно? — и опять гнусная усмешка тронула его губы. — Ведь у нее капиталы, мне такие и не снились…
«Не в капиталах дело, а в том, что это моя мать», — сразу понял Эдуард.
— Мы с ней полюбовно договорились, — со скучной миной пояснил де Бельфор. — Шестьдесят на сорок. Шестьдесят процентов прибыли мне, сорок — ей. Ее такой расклад вполне устраивал.
Эдуарду захотелось хорошенько ему влепить. Схватить бы его за грудки да размазать по стене. Но Эдуард знал: де Бельфор будет только несказанно рад, что ему удалось вывести его из себя. Постояв, он снова вернулся к столу. Поворошил бумаги.
— Ведь вы знали, что предполагаемая цена отелей скорее всего увеличится; как я понимаю, оттого акции и подскочили.
— Ну да. Знал. Есть у меня свой человек в «Матесон де Вере». Там все было на мази. Представляю, как они затряслись, когда мы отложили сделку. А когда пронюхали, что им не обломится, ясное дело, курс начал резко падать.
— Понятно, — Эдуард стиснул зубы и пристально поглядел на де Бельфора. Не может быть. Неужели можно позволить себе то, что посмел сделать этот человек… А как спокоен, какое непробиваемое самодовольство…
— Вы хоть понимаете, что натворили? — наконец спросил он. — Вы же скомпрометировали мою компанию. Скомпрометировали мою мать, меня. Безнадежно скомпрометировали себя самого. Вы теперь никому не нужны, не только мне. Никому, понимаете?
— Ну зачем же так трагично? — со сдержанным вызовом отозвался де Бельфор. — Не все такие максималисты. Даже в вашей компании. И представьте, некоторые даже ценят меня. Не я первый грешен. Продажа акций лицами, располагающими конфиденциальной информации, в Англии даже не преследуется законом…
— Ради бога… — Эдуард в сердцах отшвырнул папку с бумагами. — При чем тут закон. У финансистов все строится на доверии. Разве же это нужно объяснять? Воспользоваться доверием — значит предать. Одно такое предательство — и все летит к черту… — Эдуард умолк.
На физиономии де Бельфора снова появилась улыбка:
— Ну да. Слово джентльмена — гарантия. В лондонском Сити любят порассуждать на эти темы, о честности, о доверии… Лично я никогда не верил в эти выдумки. Доверие… Мои контракты строятся отнюдь не на доверии…
— Но вам-то я доверял, — Эдуард посмотрел в бесцветные глаза. — Да, я недолюбливал вас, сами знаете, наверное. Но я сумел переступить через себя, взялся вам помогать, потому что видел: вы способный, хваткий человек. Вас поддерживали, хорошо платили. У вас было положение, влияние — а то, что у вас тоже имеются некоторые обязательства, — это не приходило в умную вашу голову? Перед компанией, перед коллегами, передо мной? Я вообще не мог представить, чтобы кто-то, окажись он на вашем месте, позволил бы себе нечто подобное…
— Куда вам… — и опять его губы скривились в этой его усмешечке. — У честных людей воображение не отличается богатством. Надо сказать, честность всегда была вашей ахиллесовой пятой.
Он точно нанес удар. Задетый за живое, Эдуард отвел глаза. Стало быть он, с его убогим воображением, не в силах постичь природу бесстыдного поступка — пожалуй, в этом есть некая нелицеприятная истина. Его мать выразилась бы примерно так же.
Взгляд Эдуарда упал на столбцы цифр, разложенные на столе, цифр, кричащих о мошенничестве. И такая вдруг на него накатила безысходность. Нет, он думал не о де Бельфоре в эту минуту. Он думал об Элен. Ведь он тоже ей верил, верил безоглядно, всю душу вложив в любовь к ней, а сейчас он вдруг увидел великую свою любовь глазами циника де Бельфора. Горькую, неразумную и безнадежную веру в эту любовь. Увидел в свете обыденности — выдуманную им сказку, которой он так предан…
Он чувствовал, что де Бельфор не сводит с него цепких глаз, надеясь увидеть, что слова его попали в цель. Нет, он не доставит ему такого удовольствия. Эдуард сложил листочки с цифрами в аккуратную стопку и поднялся.
— Естественно, я ликвидировал договоренность относительно покупки ролфсоновских отелей. После того, что случилось, мы не можем оставить все как было. Я полагаю, вам ясно, что вы уволены?
Де Бельфор вскинул тяжелые веки:
— Но привлечь меня к суду вам не удастся.
— Не удастся. А жаль. Де Бельфор вздохнул:
— Интересно, что скажет ваша матушка.
— Что бы она ни сказала, вас это не должно волновать. Вы ее больше не увидите.
— Ну, это решать ей, а не вам. — Эдуард в первый раз увидел, как его обычно невозмутимая физиономия перекосилась от злобы. Де Бельфор пожал плечами:
— Если уж вам так необходимо, можете командовать своими подчиненными, но не Луизой. И не мной. Ведь я, кажется, больше у вас не работаю?
— Совершенно верно. — Эдуард снова сел и ледяным взглядом посмотрел в рыбьи глаза де Бельфора.
— Слушайте меня внимательно. Отныне вам не будет доверять ни одна мало-мальски приличная компания, и приличных должностей вам тоже не видать, уж я об этом позабочусь. Только посмейте теперь увидеться с моей матерью, одна попытка — и вам не поздоровится. Я изничтожу вас, понимаете? Разворошу все ваши финансовые делишки, проверю все ваши денежные вклады и налоговые декларации, в которых наверняка не значится солидная часть вашей прибыли, проверю источники вашей денежной наличности, вытащу на свет божий все льготы, которыми завлекли вас банки с сомнительной репутацией. Каких бы усилий мне это ни стоило, я своего добьюсь. Вы меня знаете, я не привык бросать слова на ветер. И хорошо, что знаете, поскольку я разделаюсь с вами без колебаний. Засажу туда, где вам следует находиться. И надолго засажу.
Де Бельфор долго безмолствовал, потом с тяжким вздохом произнес:
— Да разве я сомневаюсь? Я успел насмотреться, как лихо вы проделываете подобные штуки. А теперь можно и со мной расквитаться — то-то радость.
— Вы уверены? — Брови Эдуарда изумленно поднялись. — Да никакой радости. Вот если бы раньше… А сейчас мне все равно. Вы напрасно придаете своей персоне такую значительность. Афера как афера.
Де Бельфор поджал губы, последняя фраза очень его рассердила. Он встал.
— Вам виднее. В любом случае я уеду за границу. Вы же сами говорите, чтобы я не питал никаких иллюзий…
Он небрежной походочкой отправился вон. Но у самой двери обернулся и, полуприкрыв бесцветные глаза, обвел ими стол, кресла, картины. Посмотрел на Эдуарда, без всякой ненависти, без неприязни — равнодушно.
— Все это, — он обвел крупной ладонью комнату, — все эти картины. Дома. Офисы. Компании. Дочерние предприятия. Акции. Все это — работа. А вот детей у вас нет. — Он выдержал паузу. — В могилу с собой ничего не заберешь, это-то вы понимаете? Можете себе представить, как все обрадуются, когда вы преставитесь, еще бы, сколько добра: грабь — не хочу… Об этом вы, похоже, не задумывались. — На лице его снова зазмеилась улыбка. — Или опять не хватило воображения? Соболезную. Не мешало бы вам при случае взвесить все хорошенько. — Он отворил дверь. — Наилучшие пожелания вашей матушке. Передадите?
— А ведь эта безбожно размалеванная шлюха охотится за тобой, дружище, — между прочим заметил Кристиан. Он раскурил сигарету и, удобно задрав ноги, привалился к спинке стула. Беседовали они на террасе, был первый день их импровизированных каникул. Эдуард пригласил Кристиана приехать сюда, на виллу к матери, буквально накануне отъезда, и Кристиан никак не мог понять, рад он приглашению или не слишком.
