Тэд снова самодовольно просиял.
— У них ушки на макушке. В Европе полно свеженьких классных фильмов, а тут среди них америкашка затесался, то бишь я. И вообще, слухом земля полнится. Кто их разберет. Этот малый, Шер, видел последний вариант «Ночной игры» и очень нахваливал. Может, из вежливости. Щадил мое самолюбие.
— Прекрати валять дурака, Тэд. — Льюис резко к нему придвинулся. — Ты что, ждешь, что я разрыдаюсь от жалости? Если ему понравилось, значит, так оно и есть. Но не значит, что он готов подписать чек на кругленькую сумму для твоего очередного шедевра, предоставив тебе carte blanche[3], — вот и все.
— Я понимаю, теперь и до меня дошло. И про carte blanche тоже рано говорить. — Он украдкой посмотрел на Хелен. Потом на Льюиса. И простер к ним коротенькие ручки.
— Ты, наверно, догадался, почему я здесь? Я прошу тебя вернуться в Париж. Без тебя мне не справиться со всей этой кутерьмой. — Он перевел дух. — Потом я попробую справляться. Поедем хоть ненадолго. Раз уж, — он мотнул головой в сторону Хелен, — раз уж так получилось. Так ты согласен?
Льюис кивнул. Он знал цену этому смирению. Ведь не отстанет, пока не затащит его в самолет, и как можно скорее. Так и будет сидеть над душой, пока Льюис не согласится. Льюис посмотрел на Хелен, Хелен поймала его взгляд. Он понял, что у нее в голове те же мысли, что у него. К счастью, она заговорила первая:
— И когда ты хочешь его забрать, Тэд?
Тэд внимательно осмотрел свои ногти и негромко произнес:
— А что, если завтра?
Когда Тэд ушел, заявив, что ему совершенно необходимо обновить гардероб — то-то удивил! — Хелен и Льюис принялись обсуждать сложившуюся ситуацию. Этого надо было ожидать, сказала Хелен, ведь они договаривались, что, как только Тэд доведет картину, Льюис снова начнет сводить дебиты-кредиты тэдовских творческих исканий. Просто это «как только» наступило раньше, чем они рассчитывали.
— Ты можешь поехать со мной, — сказал Льюис, обнимая ее. — Если самолет тебе опасен, поплывем на пароходе. Давай, а? Пусть Тэд только пикнет, я пошлю его к черту. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я не могу без тебя, совсем не могу…
Он прижался лицом к ее шее, потом поцеловал. А Хелен принялась мягко внушать ему, почему ей не стоит ехать с ним. Они перешли в гостиную и, усевшись в пухлые красные кресла, говорили, говорили.
Льюис был приятно взбудоражен: какие взрослые у них с Хелен проблемы. Да, она права, у него действительно будет столько дел, они почти не смогут видеться. И вообще, час на самолете — и он в Лондоне.
Как только выкроит время, прилетит к ней. А ей и впрямь лучше не трогаться с места. Здесь ей покойно и уютно. Ей нужно отдыхать, побольше думать о себе и о ребенке… Тут Льюис умолк, вновь ощутив блаженную радость сопричастности, общей тайны. Они посмотрели друг на друга.
— Тэд думает, это твой ребенок, Льюис, — Хелен прикоснулась к его руке.
— Пусть думает. Ему-то какое дело, — Льюис пожал плечами. — Это касается только нас с тобой. Нам самим важно разобраться в себе, в нашем будущем.
— Все так неожиданно. Не знаю, что сказать. И еще… что мы скажем всем остальным?
Лицо ее сделалось вдруг таким беззащитным. И Льюису в который уже раз захотелось заслонить ее собой, в такие минуты он ощущал себя настоящим мужчиной. Чем беззащитней она выглядела, тем мужественней он себе казался — естественно, а как иначе?
— Милая ты моя, — он поцеловал ее. — Я люблю тебя. Мы скоро поженимся. Я буду заботиться и о тебе и о ребенке. Он будет моим. Он уже мой. Я постараюсь быть ему хорошим отцом. А что, я люблю детей. — Льюис улыбнулся. — Я обожаю своих племянников, можешь спросить у моих сестер. Их стараниями я заимел уже полдюжины племянников и племянниц. — Он старался говорить шутливым тоном, чтобы подбодрить Хелен, но лицо его не желало слушаться, становясь все серьезнее.
— Знаешь, — смущенно продолжил он, — мне трудно об этом говорить… в общем, другие могут не понять… тот же Тэд. Лучше ничего никому не объяснять. Это касается только нас с тобой. Это наша тайна. Я не хочу, чтобы кто-нибудь совал свой нос в нашу жизнь, ведь все опошлят. Если мы знаем, на что идем, если доверяем друг другу… если любим друг друга…
Он все-таки решился выговорить это! Льюис с бьющимся сердцем смотрел на Хелен. Лицо ее ласково дрогнуло; голубые глаза сделались серыми, они всегда становились такими, если Хелен была чем-нибудь тронута или взволнована. Она прижала ладонь к его щеке.
— Наверное, нам не стоит начинать со лжи, — мягко сказала она. — Совсем не стоит.
— Это не ложь! — Льюис сжал ее руки. Он так хотел верить в это! — Не ложь, а правда, не просто твоя или моя, а наша правда. Понимаешь?
Элен взглянула на него. Она слышала, как прерывается от волнения его голос, видела, как ждут его глаза. Ей нравились эти глаза. Такие искренние — порой даже чересчур искренние, ничего не умеющие скрывать — на беду своему обладателю. Иногда он напоминал ей средневекового рыцаря, готового в блаженном безрассудстве кинуться со своим мечом на взвод автоматчиков. Она переживала за него, но недолго. Ведь это в ее честь он рвется на поле битвы, перепоясав себя мечом, она была польщена. Как же он хотел, чтобы она согласилась с его словами! Что ж, ей не впервой скрывать от мужчин свои сомнения и страхи. Она догадывалась, что в большинстве своем все мужчины похожи на Неда Калверта: ее сомнения не слишком их интересовали.
Она кивнула, послушно соглашаясь.
Льюис тут же вскочил и счастливой скороговоркой стал излагать ей свои планы на ближайшие часы и дни. Он будет звонить ей из Парижа каждый вечер.
И при малейшей возможности наезжать. Они с Тэдом всегда договорятся. Все будет замечательно, все уже замечательно, и так будет всегда. И еще у них есть сегодняшний вечер и сегодняшняя ночь, их ночь. Он и она. А пока он имеет честь пригласить ее на ужин в его любимый ресторан «Каприз». Он снял телефонную трубку и заказал столик на двоих, к восьми часам. В половине восьмого явился Тэд, и стало ясно, что от него отделаться невозможно. Льюис опять снял трубку и попросил уточнить заказ. Нет-нет, все правильно, в восемь, только пусть добавят еще один прибор.
— Да не хочу я, чтобы он торчал здесь ночью. Не хочу. Пусть выкатывается.
Вернувшись с ужина, Хелен и Льюис ретировались в кухню. А Тэд прочно обосновался на тахте в их крохотной гостиной. Часы между тем показывали полночь. За весь ужин Тэд не вымолвил ни слова, зато с отвратительной старательностью пожирал улиток, пачкая скатерть маслом и чесночной приправой. Льюис не знал, куда девать от стыда глаза. Когда к ресторану подъехало такси, на котором он с Хелен собирался вернуться домой, Тэд первым туда юркнул, Льюис ничего не успел сказать. А теперь, пригревшись у камина, он уже целый час наливался чаем. Ишь ты, в новом костюме. Хелен и Льюис украдкой наблюдали за ним из кухни, сидит себе насвистывает, уставившись в пространство близоруким взглядом. Ну и вырядился, чучело.
Во-первых, судя по его волосам и бороде, он побывал в парикмахерской. Во-вторых, обычно мутные стекла очков были тщательно протерты и в них посверкивали огненные блики. А в-третьих, куда-то подевались заношенные джинсы вкупе с пропитавшейся потом рубашкой, стоптанными башмаками и с нейлоновыми носками, издававшими специфический, рыбный почему-то запах. Перед тем как облачиться в новый костюм, Тэд явно принимал ванну.
Тэдова обновка не шла, естественно, ни в какое сравнение с вечерней экипировкой самого Льюиса, элегантного до чертиков. И однако это был костюм. Черная тройка. Брюки нещадно впивались в плотные ляжки; к тому же они были коротки и не скрывали кромки тоже коротких черных шерстяных носков. Пуговицы на жилете с трудом выдерживали напор мощного брюха; черные на шнурках ботинки ослепительно блестели. Взглянув еще раз на преобразившегося Тэда, Льюис громко застонал.
