– А что мы могли слышать?

Харроп только мрачно на него посмотрела. У нее были очень ясные серо-зеленые глаза, и сидеть она предпочла на деревянном стуле с прямой спинкой, в то время как Билли и Никки рухнули на диван. Это позволяло детективу смотреть на обоих сверху вниз – что давалось ей без особого труда.

– У вас обоих хороший слух?

– Не жалуемся, – ответил Билли. – Хотя иногда у меня в левом ухе скапливается сера. Почему-то всегда именно в левом. Никогда в правом.

К изумлению Билли, Хьюс это записал.

– Что вы делали вчера?

– Ничего, – отозвалась Никки. – Сидели дома.

– Весь день?

– Весь день и всю ночь, – пояснил Билли.

– И никто из вас не выходил на улицу? За чем-нибудь?

– Нет, – сказал Билли, потом на пару секунд задумался. – На самом деле не совсем так. Кажется, я выходил к машине. Я оставил "Радио таймс" на переднем сиденье. И вернулся за газетой.

– В котором часу это было?

– После того, как мы уложили Мэдди, – ответила Никки. – Наверное, около семи.

Харроп с мгновение рассматривала Билли.

– Вы заметили что-нибудь необычное? Подумайте прежде, чем ответить. То, что может показаться вам незначительным, способно обернуться для нас критически важным.

Билли послушно задумался.

– Помню, когда я вышел к машине, – сказал он наконец, – то заметил, что птица загадила все ветровое стекло. Меня это разозлило, ведь я совсем недавно гонял машину на мойку.

– Еще что-нибудь? – вопросила Харроп.

– Ага. Эта сволочь загадила еще и капот.

Никки в отчаянии вздохнула. Повернувшись к ней, Билли пожал плечами.

– Что? Кто сказал, что птичье дерьмо не может быть доказательством?

– Мистер Дай, – отчеканила, едва сдерживаясь, Харроп, – я очень надеюсь, что это не кажется вам смешным.

Мотнув головой, Билли забормотал что-то в извинение.

– Потому что вчера ночью вечером погибли двое наших коллег. А также ваш сосед. А его жена получила такую травму, что, возможно, уже никогда не встанет с постели. Вас, вероятно, это веселит, но позвольте заверить, что нас нет.

– Который сосед? – спросил разом присмиревший Билли. – Который сосед умер?

– Доктор Рейслер.

"Злыдень! – мелькнуло в голове у Билли. – Не иначе как Злыдень!"

Побледневшая Никки тем временем попросила Харроп повторить сказанное.

– Вы хорошо знали Рейслеров?

– Не очень, – призналась Никки. – Сейчас это звучит ужасно, но мы не слишком ладили.

– Вот как? – Харроп резко выпрямилась на стуле. – Почему?

– Так, из-за глупых мелочей. Когда мы только-только переехали, то время от времени оставляли машину на улице. У нас шел ремонт, рабочие иногда пригоняли большие фургоны, поэтому мы парковались за воротами. Доктор Рейслер несколько раз приходил читать нам нотации, почему не следует оставлять машину на улице, если у нас есть подъездная дорожка.

– И что дальше?

– Мы стали парковаться на дорожке, – ответила Никки.

– Ясно, – сказала на это Харроп, – но у меня есть маленькая проблемка с тем, что я от вас услышала, и сейчас объясню почему. Три человека мертвы. И все они убиты, похоже, из крупнокалиберного огнестрельного оружия. То есть было как минимум три выстрела. В этом районе, а он довольно тихий, такое трудно не заметить. Тем не менее вы оба утверждаете, что ничего не видели и не слышали.

– У нас вышла ссора, – признался Билли.

На Харроп это не произвело впечатления.

– Значит, у вас очень громкие голоса.

– Мы правда ничего не слышали, – сказала Никки. Харроп начинала действовать ей на нервы.

– Из-за чего вы ссорились?

Никки уже открыла рот, но Билли успел первым:

– Из-за того, сколько среди полицейских придурков, девяносто девять процентов или все сто.

– Ладно, – вздохнула Харроп. – Пока достаточно. Возможно, нам потребуется еще раз вас расспросить. Мы были бы очень вам признательны, если бы на следующей неделе вы не уезжали далеко от дома.

Записав всевозможные контактные телефоны, полицейские собрались уходить. В дверях Билли почувствовал, что надо что-то сказать, но не знал что. Поэтому сморозил первую же глупость, какая пришла в голову:

– А машину помыть можно? Или собираетесь взять птичье дерьмо на анализ?

В понедельник Билли предстояло раннее совещание по сценарию на телестудии "Гранада". В мире телевидения "рано" означало одиннадцать утра. Билли сидел в холле, где по двум широкоэкранным телевизорам одновременно гоняли дневной мусор, а портреты преуспевающих звезд "мыльных опер" снисходительно улыбались бедолагам, которых заставляют обивать каблуки в приемных. В самой знаменитой "мыльной опере" "Гранады" снимались многие актеры. А поскольку речь в ней шла о средних семьях Северной Англии, то неудивительно, что актеров подбирали как раз за ординарность. Но это не мешало многим, особенно тем, кто был помоложе, сбежать через год или два, чтобы попытать счастья в кино. Никто звездами не стал. Как и Билли, они большую часть жизни проводили в приемных и коридорах. Кое-кто даже и этого не удостоился.

Билли не презирал актеришек, хотя их портреты и смотрели на него сверху вниз. Он знал, что успех – хрупкая штука.

В Манчестерской Средней школе, где они со Злыднем валяли дурака два десятилетия назад, учителя заверяли Билли, что у него большой талант. Что если он будет упорно трудиться (а в те времена он редко это делал), то преуспеет в обществе, в том самом обществе, которое щедро воздает по заслугам. Иными словами, Билли нужно только сдать экзамены, и он станет хорошо оплачиваемой буржуазной задницей с большим домом, двумя детьми, сексуальной тачкой и невротичной женой.

Не вышло. Экзамены Билли сдал, но потом поступил в художественную школу на рисование. Два года он провел, изучая одну и ту же картину – нарисованную не им. Остальное время он был под тем или иным кайфом. После второго курса его вышвырнули за такую хроническую лень, что даже его бездельники-преподаватели (в прошлом неудавшиеся художники) успевали сделать больше.

Отчаянно нуждаясь в деньгах, Билли накропал рецензию на концерт "Нирваны", на который не ходил, и отправил ее в музыкальную газету как образчик своей работы. Редактор счел его многообещающим автором и стал посылать писать о других группах. Люди заметили, что пишет он с юмором, поэтому журналы начали заказывать ему сатирические заметки на такие темы, как, например, умереть молодым или иметь член. Вскоре Билли заметил, что все лучшие заказы уходят к тесному кружку журналюг, которые вместе выпивают и ходят друг к другу на свадьбы. И эти люди отнюдь не собирались приглашать его в свой клуб. Да Билли и не пошел бы, даже если бы пригласили. Он считал их сворой гадких скучных подонков и не скрывал своего пренебрежения.

В качестве отходного пути Билли решил воплотить давнюю мечту и написать книгу. Свою любовь к классической литературе ужасов он вылил в роман, называвшийся "Нечестивее тебя", где рассказывалось про одну ночь из жизни самых ординарных, самых будничных некромантов. Всю свою страсть и приобретенные навыки Билли сосредоточил на этой книге, убежденный, что она принесет ему славу. Книга нашла издателя. Разве не это предвестник нового золотого времени?

Но Билли забыл, что книге нужны рецензии и отклики. А многие из журналистов, перед которыми он в минувшие годы задирал нос, те самые гадкие скучные подонки, стали редакторами га-зет и журналов, где он надеялся вызвать отклик.

Поэтому пять горьких лет Билли барахтался и перебивался кое-как. Его книги публиковались, но оставались без рецензий и по большей части не находили читателя. Пока один кинорежиссер по имени Джордж Лейка не купил в лондонском книжном магазине "Нечестивее тебя", не прочел роман в самолете домой и не велел своему ассистенту позвонить на следующий день Билли.

Заключенная затем сделка привела к сотрудничеству с Фэтти Поттсом, одним из самых сытых и упитанных литагентов Лондона, заказу на написание сценария о бандах Манчестера и совещанию, начала которого сейчас ждал Билли.