– Я не думал ни о каких коммуникативных функциях, – раздраженно заметил Гломг. – Я полагал, что это может предвещать дальнейшие агрессивные действия.

Профессор соскользнул обратно к столу, таща за собой моток люминесцентных проводов.

– Вряд ли. Чем такое существо может выражать и проявлять свою агрессивность? Думаю, что вы слишком рано пасуете перед неведомым, Советник Гломг.

Мэншип сложил руки на груди и погрузился в беспомощное молчание. Очевидно, что, кроме телепатического способа, его совершенно невозможно было понять. Но как начать передавать свои мысли телепатически, если ты никогда прежде этого не делал? Что для этого использовать?

Если бы его докторская диссертация касалась какой-нибудь биологической или физиологическом темы, подумал он с сожалением, а не Использование второго аориста в первых трех книгах «Илиады». Ну да ладно. Он был далеко от дома. Так что попытка не пытка.

Он закрыл глаза, предварительно убедившись, что профессор Лирлд не намеревался приближаться к нему с очередным устройством, наморщил лоб и наклонился вперед, пытаясь сконцентрироваться.

Проверка, – подумал он со всей возможной тщательностью. – Тест, тест. Один, два, три, четыре – тест, тест. Вы слышите меня?

– Мне просто это не нравится, – снова заявил Гломг. – Мне вовсе не нравится то, чем мы здесь занимаемся. Называйте это предчувствием, называйте это чем угодно, но я думаю, что мы пытаемся идти наперекор вечности, а этого делать не следует.

Проверка, – мысленно вопил Мэншип. – У Мэри был барашек. Тест, тест. Я инопланетное существо, и я пытаюсь вступить с вами в контакт. Пожалуйста, ответьте.

– Советник, – раздраженно возразил Лирлд, – давайте не будем об этом. Это научный эксперимент.

– С этим я не спорю. Но считаю, что есть тайны в этом мире, которые не дано знать флефнобам. Такие ужасные монстры, вроде этого, без слизи на коже, всего лишь с двумя глазами да к тому же плоскими, не способные или не желающие пмбфф, с практически отсутствующими щупальцами… Таких существ не следует беспокоить, пусть живут на своих отвратительных планетах. Есть предел любым научным занятиям, мой образованный друг, во всяком случае должен быть. Нельзя постичь непостижимое.

Вы слышите меня? – умолял Мэншип. – Инопланетное существо Шрину, Лирлду и Гломгу: это попытка телепатической связи. Кто-нибудь, пожалуйста, ответьте. Кто-нибудь!

Он подумал немного, а потом добавил:

– Прием. Конец связи.

– Я не признаю подобных ограничений, Советник. Мое любопытство столь же необъятно, как наша вселенная.

– Вполне вероятно, – зловеще ответил Гломг, – но есть вещи в Тиз и Тетзбахе, професор Лирлд, которые и не снились вам в вашей философии.

– Моя философия, – начал было Лирлд, а потом прервался, чтобы объявить: – Прибыл ваш сын. Почему бы вам не спросить его? Не имея результатов с полдесятка научных исследований, которые такие сановники, как вы, периодически пытаются запретить, он не смог бы проявить весь свой героизм межпланетного исследователя.

Сдавшийся на волю рока, но все еще любопытствующий Мэншип открыл глаза, чтобы взглянуть на очень узкий черный чемодан, окруженный целым ворохом напоминавших спагетти щупалец, который взобрался на стол.

– Что это такое? – спросил новоприбывший, выгибая копну своих презрительных глаз на стебельках над головой Мэншипа. – Он выглядит как аюрд с плохим гипплстатиком.

Он немного подумал, и добавил:

– Быстро прогрессирующим гипплстатиком.

– Это существо с астрономической единицы 649‐301‐3, которое я только что успешно телепортировал на нашу планету, – с гордостью сказал Лирлд. – Обратите внимание, Рабд, без какого-либо передатчика на том конце! Признаюсь, не понимаю, почему это сработало в этот раз, хотя раньше никогда не действовало. Видимо, это повод для дальнейших исследований. Однако же прекрасный образец, Рабд. И, насколько мы можем оценить, в идеальном состоянии. Можете пока его убрать, Шрин.

– Нет, Шрин, не надо этого делать… – Мэншип только начал возражать, когда огромный прямоугольник какого-то гибкого материала упал с потолка и полностью накрыл его. Через мгновение столешница, на которой он сидел, опустилась, а материал был пропущен под ним, собран и закреплен кем-то снизу. Затем, прежде чем он смог взмахнуть рукой, столешница внезапно взмыла вверх, что не только причинило ему боль, но и дезориентировало в пространстве.

Ситуация дошла до того, что его упаковали как подарок ко дню рождения. Время шло, а положение становилось все хуже и хуже, решил он. Что ж, хоть на некоторое время они оставят его в покое. И, похоже, они не намеревались уложить его на лабораторную полку за пыльные склянки с заспиртованными зародышами флефнобов.

Тот факт, что скорее всего он стал первым человеком в истории, установившим контакт с внеземной цивилизацией, не воспринимался как повод для гордости.

С самого начала, как он вспомнил, контакт получился довольно жалким, контакт того типа, когда странно раскрашенный мотылек контактирует с сачком коллекционера, – а вовсе не знаменательная встреча гордых представителей двух разных цивилизаций.

Вторая, и более важная проблема, выкрадывание человека через всю галактику могло привести в восторг астронома, социолога и даже физика, но не доцента сравнительного литературоведения.

Конечно, за всю свою жизнь он много раз предавался самым фантастическим грезам. Однако они были связаны, преимущественно, с присутствием, к примеру, на премьере Макбета, где покрытый испариной Шекспир требует от Бербеджа[8] не кричать, когда произносит: «Завтра, завтра, завтра» в последнем акте. «Дик, ради всего святого, твоя жена только что умерла, ты сейчас потеряешь королевство, лишишься жизни, не голоси как Мег в «Русалке», чтобы принесли еще эля. Философски, Дик, именно так нужно это произносить: медленно, печально и философски. И немного озадаченно».

Или он представлял себя одним из слушателей VIII века до нашей эры, перед которым стоял слепой поэт и произносил: «Гнев, богиня, воспой…»

Или желал быть постояльцем в Ясной Поляне, когда Толстой вошел в дом из цветущего сада, с блуждающим взором и тихо сказал: «Только что придумал потрясающий рассказ про вторжение Наполеона в Россию. И подумай только какое название! Война и мир. Ничего пафосного, ничего сложного. Просто Война и мир. Они все там в обморок упадут в Петербурге, вот увидишь. Конечно, это всего лишь маленький рассказик, но я, наверное, добавлю еще пару событий, чтобы хоть как-то расширить повествование».

Но путешествовать в своей пижаме на Луну или другие планеты Солнечной системы, или – в самый центр галактики? Нет уж, увольте, это точно не было блюдом меню, от одного названия которого у Клайда Мэншипа могли бы потечь слюнки. В этом отношении он не хотел взбираться выше, предположим, высокого балкона Виктора Гюго в Сен-Жермен-де-Пре или островов Греции, где пламенная Сапфо любила и, если ее иногда осеняла крылами муза, то пела.

Профессор Боулз, с другой стороны, или другие фанатики с физического факультета, никогда не расстающиеся с логарифмическими линейками, вот те бы отдали все, чтобы оказаться на его месте! Стать объектом фактического эксперимента, уходящего за все грани вообразимого, за грани любых теорий, принятых на планете Земля, увидеть технологии, гораздо более продвинутые по сравнению с земными… Эти фанатики с радостью бы согласились на это безобразие даже в обмен на вивисекцию, которая, как угрюмо предполагал Мэншип, и завершит это празднество. И не только согласились бы, но и почли за честь отдать свою жизнь за науку. Физический факультет…

Мэншип внезапно вспомнил донельзя странную башню, сплошь утыканную серыми антеннами-диполями, которую физический факультет водрузил на близлежащем поле. Он наблюдал из своего окна в Каллахан-холле, как эта конструкция не по дням, а по часам растет – странное освоение денег, выделенных правительством на исследования в области радиации.