Если бы она родилась мужчиной, сказал Корусан, Асаниан не был бы завоеван.
Ох, молвила императрица, а точнее выжившая из ума старуха, при ней Керуварион утонул бы в крови.
Это еще может произойти.
Может, задумчиво произнесла Скиталица, но вряд ли на памяти этого поколения. Она встряхнулась и провела ладонью по лицу. Он очарователен, правда? И очень похож на моего отца.
Он больше похож на тебя.
Ну нет, в мужском обличье я бы его обставила по всем статьям. Ты любишь его, малыш? Колдунья вознесла руку. Корусану показалось, что к щеке его прикоснулась кость, завернутая в сырой шелк. Он отшатнулся. Ужас ситуации состоял не в том, что эта женщина называла себя мертвой, хотя казалась живее иных живых, и даже не в том, что та, чье имя она присвоила, являлась праматерью врага Корусана. Ужасно то, что она обладала в полной мере той самой силой, которой обладал внук ее внука, обезоруживающим, неодолимым обаянием.
Ты откликаешься на зов крови, сказала колдунья. Он бежал от нее прочь, в императорскую палатку, в ее благословенную успокаивающую полутьму. Он дрожал от странного холода, пробирающего, казалось, до самых костей. Так бывает, говорили ему в детстве, когда встретишься с живым мертвецом. Он лег возле черного короля и крепко прижался к его горячему телу. Эсториан улыбнулся и обнял его. Сильная рука варвара оберегала теперь Корусана от всех бед и напастей, как самое надежное магическое кольцо.
ГЛАВА 39
С мрачных небес сыпал сухой снег. Эсториан поднял войско в дорогу. Веселость и бодрость императора заставляла сердце Вэньи судорожно сжиматься. И снег и мороз были ему нипочем. Он казался вездесущим, то обнимал за плечи Сидани, то перешучивался с кем-нибудь из гвардейцев, то мчался проверять арьергард. Галия с утонченной изобретательностью уклонялась от встреч со своим повелителем и последнее время старалась держаться поближе к Айбурану. Опальный жрец был, пожалуй, единственной фигурой в колонне, которую император старался объезжать стороной. Но в это утро случилось ужасное кобыла Айбурана захромала, и жрец собирался провести какое-то время в обозе, чтобы подлечить раненое животное. Он сомневался, что сумеет найти в запасном гурте сенеля, способного выдержать его вес. Вэньи пыталась увязаться за ним, чтобы на какое-то время улизнуть от все более нервирующей ее обязанности, но Айбуран прогнал ее прочь. Он взял с собой Шайела с Оромином и пару охранниц из эскорта императрицы, Вэньи ему не понадобится. Движением мохнатых бровей жрец указал в сторону Галин. Маленькая принцесса пыталась затеряться среди фрейлин леди Мирейн, но, вопервых, она была в их кружке единственной асанианкой, а во-вторых, крошечный рост все равно выдавал ее. Эсториан, возвращавшийся с проверки фланговых караулов, направил Умизана прямехонько к ней. Вэньи качнулась в седле, ее кобылка, дрожа от возбуждения, двинулась в сторону голубоглазого, покрытого черной короткой шерстью красавца, прижимая к черепу уши и выгибая шею дугой. Умизан, как многие существа его пола, страдал некоторой забывчивостью, и четвероногая красотка намеревалась напомнить ему о себе. Эсториан не заметил ни ухищрений ревнивой кобылки, ни всадницы, управлявшей ею. Глаза его были устремлены на маленькую принцессу. Галия выглядела безмятежно, но затравленный взгляд, брошенный из-под вуали, о многом сказал Вэньи. Островитянка чуть отпустила поводья. Этого было достаточно, чтобы кобылка ее устремилась вперед и укусила черного жеребца в плечо. Умизан дернулся, всхрапнул, закрутил рогами. Эсториан выругался сквозь зубы и натолкнулся на взгляд Вэньи. Он вспыхнул, и, хотя темная кожа его щек не претерпела изменений, Вэньи opejp`qmn поняла, что делается в его душе.
Доброе утро, сир, сказала она. Благодарность Галин не имела границ, но он был слишком слеп, чтобы заметить это. Две бывшие любовницы зажали его в тиски, и он не знал, как выкрутиться теперь из этого положения. У Вэньи не было никакого желания протягивать ему руку помощи. Она ограничилась тем, что призвала свою кобылку к порядку и приготовилась следить за разворачивающимся действом. Он переводил взгляд с одной красавицы на другую и явно трусил.
Милые леди, сказал он, как поживаете?
Прекрасно, милорд, ответила Галия, церемонно поклонившись, а вы? Судя по всему, принцесса из рода Винигаров собиралась затеять со своим господином длинный вежливый разговор в асанианском стиле. Вэньи готова была побиться об заклад, что он долго не продержится. Действительность превзошла самые смелые ее ожидания. Пробормотав нечто неразборчивое, Эсториан хлестнул жеребца и понесся сломя голову вдоль каравана. Очевидно, к женщине, общение с которой не создает ему дополнительных проблем. Галия, испустив долгий вздох, упала на шею сенеля.
О боги, простонала она жалобно, я боялась, что он прикажет мне вечером явиться к нему.
Вздор, возразила Вэньи, он ни за что бы этого не сделал, пока я была рядом с вами. Галия ничего не поняла, но она знала Вэньи и доверяла ей безмерно. Она успокоилась и села прямо, поглаживая обеими руками живот. Жестокая, наивная, беззащитная дурочка. Вэньи обязана охранять ее со всей стойкостью и непреклонностью жрицы. Легко это сказать. Но, боже, как трудно, как невыносимо трудно справиться с собой. Корусан чувствовал себя отвратительно. Виноваты в том были холод и снег, они пробудили в нем лихорадку, которая, казалось, уже успокоилась и долгое время не тревожила его. Но оленеец не хотел показать своего состояния императору. Он встал раньше Эсториана, оделся и уже был в седле, когда его величество соизволило выглянуть на свет божий. Эсториан мог бы задать своему слуге пару вопросов по поводу столь раннего подъема, но он пребывал в задумчивости и ничего не сказал. Когда Эсториан поскакал проверять караулы, Корусан не последовал за ним. Чирай тоже не дернулся за дурачком Умизаном. Глупо ожидать от безмозглой скотины сочувствия к седоку, но серо-коричневый жеребец нес Корусана бережно, осторожно ступая и словно укачивая его боль. Это была жуткая боль, злобная, сверлящая кости, вонзающая в суставы раскаленные коготки, но Корусан ее не боялся. Когда боль сидит глубоко, говорили маги, она ничего не может сделать с человеком. Хуже, когда она выходит наружу, но маги умели загонять ее внутрь. Теперь Корусан лишился их покровительства. Он чувствовал, как боль, пульсируя, толкается в его мускулы и словно бы протирает их изнутри, точно так же как кожа седла протирает тонкую ткань одежды. Корусан мог умереть в детстве, как его братья и сестры, хилые духом и телом, но он продолжал держаться, потому что был последним в роду Льва. Когданибудь он умрет. Но не сейчас. Он умрет только после того, как сделает то, что должен сделать. Корусан сознавал, что глаза Скиталицы наблюдают за ним. Саревадин. Он мог выбросить всю эту чушь из головы, но слишком многое в словах побирушки было правдой. Солнечный знак на ладони, умение очаровывать людей. Более того, она двигалась, как черный король, и с той же небрежной уверенностью держалась в седле, высокомерная и независимая. Корусан удивлялся, как остальные не видят этого. Она мертва? Да, мертва. Говорят, покойники быстро находят себе подобных, когда начинают болтаться среди живых. Он побледнел. Сидани улыбнулась ему странной и дикой улыбкой. Черный король получил наконец все что хотел от двух своих бывших наложниц и возвращался. Слепец, дурачок, блаженный, он улыбался, не подозревая, к кому так спешит. Эсториан нервничал и не мог долго оставаться на одном месте. Люди видели это. Он замечал, как они на него смотрят, он знал, что они переглядываются и недоуменно пожимают плечами за его спиной, но ничего не мог с собой поделать. Земля тянула его все сильнее и сильнее, увлекая на юг, туда, где горела язва Ансаваара. Когда караван сделал привал в небольшом леске, защищавшем людей и животных от ветра и снега, Эсториан кликнул к себе командира разведки. Оленеец недовольно качнул головой, завидев коленопреклоненного императора, однако черный король, как всегда, игнорировал чувства своих подданных. Он быстро разгреб ладонями снег, откинул с образовавшейся площадки мусор и прутиком начертил на ней то, что велело ему чувство земли. Боль Ансаваара втекала в руки, ползла по плечам, терзала спинной мозг. Он встал, указывая прутиком на рисунок.
