Они не так уж плохи, заметила Сидани.

Спорим, что меня вытошнит! Она ничего не ответила. Она умела не замечать его глупых выходок.

Помни одно, сказала она, помедлив, эти люди вовсе не исчадия ада. Даже если у них желтые, как осенние листья, глаза.

Ничем не могу им помочь.

Перестань дурачиться.

Они убили моего отца.

Твоего отца убил сумасшедший дурак, и хватит скулить об этом. Целый народ не может быть повинен в преступлении, каким бы ужасным оно ни было.

Я не желаю слушать все это, выдохнул он сквозь стиснутые зубы. Эту присказку твердят мне без конца и мать. и Айбуран, но их слова ничего не значат. Я брюхом чувствую, что здесь к чему. Асаниане несут смерть.

Чушь! рявкнула Сидани. Ты раздражен и снедаем собственной желчью. Желчь застит правду в твоих глазах.

Откуда ты знаешь, что правда, а что нет? спросил он хмурясь. Она одарила его убийственно сладкой улыбкой.

Я живу немножко дольше, чем ты. И знаю, что глоток свежего воздуха и небольшая прогулка тебе вовсе не повредят.

Возможно, проворчал он. Как думаешь, что они скажут, если я сорву крышу с дворца в Кундри'дж-Асане?

Что ты полный идиот. Впрочем, ничего другого они и не ждут от грязного варвара. Иди умойся. Она умела вовремя унять его ярость. Эсториан рассмеялся и, смеясь, поднялся на ноги. Он уходил из опочивальни в добром настроении. Баня была совсем неплохой. Они обрили бы его наголо и лицо, и череп, и тело, если бы он вовремя не запротестовал. Купали его умелые банщики, молодые мужчины, а один был пожилой и безбородый, скорее всего, евнух. Он-то и подступил к Эсториану с опасной бритвой, даже рискнул подобострастно улыбнуться, заглянув господину в глаза. Эсториан лоснился, как Юлия, умащенный ароматными маслами. Затем его одели, но не в десяток императорских мантий, а просто в комплект расшитых золотой нитью одежд, включающих мягкое, льнущее к телу исподнее, подмантию и верхнюю накидку, похожую на плащ, ослепительно белую. Все это пришлось ему впору, чем он был немало удивлен, ибо если на востоке его рост мог считаться средним, то здесь он возвышался над своими желтолицыми подданными, как пожарная каланча,

значит, платье было пошито по снятым с него прямо в купальне меркам. Даже будучи необутым, как и полагается властителю в своем дворце, он все равно выделялся из толпы низкорослых аборигенов. Слуги лорда Мияза принесли императору зеркало великолепно отполированную серебряную пластину, в которой он, даже не нагибаясь, мог рассмотреть себя с головы до пят, Эсториан остался доволен осмотром: пышная курчавая бородка, от пущенная в пути, придавала его лицу выражение значительности и силы. Над ней янтарем горели широко посаженные глаза. Шляпы ему не подали, капюшона при плаще не имелось, и он понял, что ему весь вечер придется ходить с непокрытой головой. Высокий слуга оттенил его брови кисточкой, обмакнув ее в золотую краску, волосы не тронул, и они, не схваченные даже тесьмой, свободно ниспадали на плечи. Они постарались на славу, однако темное бородатое лицо его и рост, по асанианским меркам, наверное, казались уродливыми. Ворона в стае зябликов , внутренне усмехнувшись, подумал он. Ладно, пойдем посмотрим на них. Представим, что их мысли приятны. Евнух, оказавшийся главным в толпе слуг, повел его из ванной вниз по широкому коридору. Эсториан заметил, что его стены увешаны гобеленами, изображавшими любовные сцены. Воздух здесь был насыщен благовониями, откудато доносилось нежное мурлыканье. Он остановился.

Это что женские покои? Евнух поклонился. Он явно не говорил на гилени. Эсториан перешел на асанианский язык.

Разве пиршество состоится здесь? Зачем ты ведешь меня к женщинам? Евнух поклонился еще ниже.

Простите, сир, но леди императрица, ваша матушка, она приказала мне...

Так это она? Он снисходительно потрепал по плечу гололицего человечка. Ладно, веди меня, куда тебе ведено. Они вошли в просторный зал, освещенный ярким светом масляных ламп, с накрытыми столами; вороха цветов, разбросанные кругом, наполняли воздух благоуханием. Однако здесь не было ни блюд с изысканными яствами, ни кубков, ни бутылок с драгоценным вином, и, осмотревшись, Эсториан также не заметил нигде следов присутствия императрицы. И все же он чувствовал, что она где-то здесь, за рядами собравшихся, за магической стеной, столь плотной, что его эго не могло туда заглянуть. Мудрая леди. Она давала ему свободу, осуществляя над ней жесткий контроль. Толпа собравшихся чуть колыхалась, бронзовея от смущения, ерзая от стыда, замирая от сладкого ужаса и сгорая от любопытства. Драгоценные камни переливались, словно ночные звезды. Он уловил быстрый шепот, тихий и невнятный, как шелест грибного дождя:

Как он черен! И как высок! Можешь себе вообразить, что у него... Конец фразы перекрыл властный мужской голос.

Сир, почтительно произнес лорд Шон'ая. Для вашего удовольствия мы собрали здесь сад весенних цветов. Не угодно ли насладиться их ароматом? Жар опалил щеки Эсториана.

Эти цветы слишком нежны, сказал он, и, наверное, поэтому надежно укрыты от посторонних взоров. Лорд Мияз сделал знак рукой. Девушки переглянулись. Медленно, одна за другой, они заколыхались, поднимая вуали. Они были великолепны в своем смущении, в затаенной радости публичного обнажения и демонстрации своей красоты. Некоторые оказались чересчур пухленькими даже на его вкус, Другие, казалось, едва вышли из детского возраста. Только одна или две осмелились вскинуть глаза и тут же их опустили. Эсториан двинулся вдоль шеренги асанианских красавиц. Они подбирались под ecn взглядом, словно гвардейцы на смотре, от них исходили волны флюидов. Лукавство, трепетность, горделивость. Сражение красоты против красоты, знатности против знатности, очарования против очарования. Он поражал их своими размерами, своей необычностью, своим откровенно скучающим видом. Голова его разболелась. Где-то здесь притаился маг. Шпион. Не следует забывать об осторожности. Вряд ли от него ожидали, что он тут же выберет себе невесту, но он мог сейчас взять любую из них для ночных удовольствий. Эсториан хорошо знал обычаи Асаниана. Его затошнило от этой мысли. Он дошел до конца шеренги и повернул обратно. Они шарахались от него, как птицы от кошки, но тут же возвращались на свои места, демонстрируя показное смирение и полную готовность принять то, что могло случиться. Он был хищником, они его добычей. Так уж устроен мир. Мышцы его лица растянулись в улыбке. Он надеялся, что она выглядит не очень вымученной.