Мужчина может любить многих женщин, ответила маленькая принцесса, но женщине всегда легче любить одного. Я тоже думаю, что люблю вас, милорд, во всяком случае, я так чувствую. Это очень странное и очень неудобное чувство. Оно пылает, оно жжет. И больше обращено к прошлому, чем к будущему.

Воспитай его хорошо, нашего сына, сказал он.

Мы будем воспитывать его вместе. Она потянулась к нему и крепко обвила его шею обеими руками, закутанными в меха. Зазвенели браслеты. Детеныш Юлии с недовольным визгом скатился на пол. Они не заметили этого. Он замер в надежном кольце ее рук, его сила словно притихла, прислушиваясь к тому, что шелестело в ее крови. Мир сделался простым и ясным, но в этой ясности отчетливо проступала необходимость того, что ему предстояло свершить. Что он найдет в Замке? Исцеление или скорую смерть? Он почти знал что. Пройдет два или три дня, и он будет мертв. Слишком многое говорит за это. Но предстоящая гибель уже не могла его испугать, ведь рядом разгоралась искорка новой жизни. Как винигарка, она читала его мысли и знала о том, что он вскоре уйдет, но не вмешивалась ни во что. Глупо женщине пытаться нарушить естественный ход событий. Островитянка сказала, что им надо идти, значит, это произойдет, и не стоит загадывать, как все сложится дальше. Боль всегда сопутствует жизни, но все-таки лучше, когда ее меньше, когда она спит. Она зевнула и потянулась, ей тоже хотелось спать. Эсториан перенес маленькую принцессу в постель, бережно укутал в меха и прилег рядом. Ее не надо было баюкать, как Вэньи или Зиану, она всегда засыпала мгновенно и крепко. Он сам, кажется, только на миг смежил веки, и тут же потянуло холодом, приближался рассвет. Галия убежала, явились слуги. Они держали в руках траурные одежды, светильники и погребальные свечи. Он был спокоен, одеваясь в ночной полумгле. Благодарение богу, он был готов встретить все испытания, которые уготовил ему рок.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ЗАМОК СОЛНЦА

ГЛАВА 47

Темнота и молчание сопутствовали богине, которой поклонялась леди Мирейн. Однако солнечный свет императрица тоже любила. Ее сын был соткан из небесных лучей, а какая же мать не боготворит своего ребенка? В этот день горький и светлый он одарил мать всеми почестями, достойными ее положения и сана. Тяжелое золото сияло на мертвом теле, холодном как лед, это мерцание не грело души, не веселило зрения. Он мог бы отправить императрицу в Пылающий мир, но знал, что ей будет лучше пребывать в темноте и покое, в Эндросе, в склепе под Зачарованным Замком, рядом с останками своего супруга, возле которых она положила камень в знак того, что когда-нибудь вернется к ним. Траурные носилки были уже готовы и ожидали скорбной поклажи, чтобы отправиться в долгий путь к Городу Солнца. Он попадет туда раньше нее. Сегодня вечером на закате, когда мир озарится светом Большой Луны, Врата распахнутся, и, если бог и богиня будут милостивы к нему, он свершит то, что должен свершить. Он держался спокойно, не плакал и не выказывал никаких признаков горя. Люди, возможно, думают, что он оглушен вином, ибо его пристрастие к этому напитку приобрело довольно скандальную известность, но он ничего не ел и не пил сегодня, он позволил себе сделать только глоток воды, отправляясь на печальную службу. Он подкрепится позже, перед дорогой, хотя не видит в том особой нужды, его питают солнечные лучи, скудно проникающие в зал сквозь узкие окна в толстых каменных стенах. Сущности жрецов и пришедших проститься с императрицей людей переливались в поле его магии. Это было красиво, и это было гораздо приятнее, чем наблюдать их глазами плоти в скудном свете масляных ламп и ритуальных свеч. Они все перемешались здесь и асаниане, и варьянцы, они как бы составляли единое целое, хотя он прекрасно понимал, что это не так. Хор жрецов затянул великую прощальную песнь гимн духу, уходящему на покой, сливающемуся в космической мгле с породившей его тонкой материей. Он не присоединил свой голос к общему песнопению. Он размышлял. Кем он был и чего он добился в конце своего нелегкого пути? Он пытался способствовать делу своих предков и вынужден с горечью констатировать, что его усилия не принесли результатов. Вот стоят они рядом орлы империи Солнца и львы Золотой империи и никак не могут объединиться, ибо ненавидят друг друга. Керуварион с презрением смотрит на покоренный Асаниан. Взгляды асаниан полны негодования и обиды. Они не принимают его варвара, чужака, дикаря, завоевателя, ниспровергающего тысячелетние традиции и устои. Они должны быть едины. Он может сказать или выкрикнуть это, но никто не услышит его. Ясные резкие голоса жриц парят над глубокими басами жрецов, в их общем хоре заглохнет любой посторонний звук, любой выкрик пропадет втуне. Все, что он снова и снова повторяет себе, тонет в бездне его собственной сущности. Они должны быть едины. Что бы ни выросло из семян, посеянных мною, вернусь ли я обратно живым или обращусь в один из камней Зачарованного Замка, империи должны слиться в одну державу. Иначе обе страны падут, и мрак и хаос поглотят их разлетающиеся осколки. Не должно быть Золотого дворца, не должно быть дворца Белого в Сердце Девяти Городов. Кундри'дж-Асан и Эндрос не должны противостоять друг другу. Нужно выстроить новый град на границе бывших империй, где на равных правах будут жить и асаниане и варьянцы, не подчиняясь Трону Солнца, не поклоняясь Семейству Льва, но благословляя их сведенные воедино мощные и плодоносные ветви. Так и только так следует поступить ему... или тому, кто придет после. Хватит ли у него сил, чтобы свершить задуманное? Возможно, уже завтра он умрет или станет хуже, чем мертвый, и обратятся в прах все его надежды, чаяния и мечты. Возможно. Но будет жить его сын, которому бог или богиня внушат его мысли, а мать расскажет о том, каким был отец, и постарается вырастить малыша похожим на того, кто оплодотворил ее лоно. Что бы там ни было, жизнь продолжается, и солнечная стрела. сияя, приближается к цели... Голоса жрецов и жриц достигли крещендо и стали опадать. Он должен был подхватить мелодию и пропеть заключительные слова молитвы. К своему ужасу, он ощутил, что память подводит его, что усталый мозг не может породить ни одной подходящей концу ритуала фразы. Через миг он вновь был исполнен легкости, и уже не он сам, а мелодия подхватила его и вознесла ввысь, туда, где словам тесно и они просто шумят, как листва на ветру,