- Разве вы ему не доверяли? - спросил Сенькевич.

- Доверял, как себе. Но подозрение возникло. Я хотел проверить...

- Когда вы обратились к таксистам, Пташука уже не было в живых, сказал Корбов. - Какой смысл имела такая проверка?

- Никакого. Но мне надо было снять сомнение.

- Значит, из всех друзей вы заподозрили только Пташука? - спросил Сенькевич. - Его одного?

- Да, - сказал Децкий.

- Почему же все остальные вне подозрения?

- Они ехали парами.

- А если они парами приехали в такси?

- Этого не может быть, - ответил Децкий.

- Почему?

- Никто из них не знал о вкладе.

- А ваш брат?

- Не подозревать же мне брата, - сказал Децкий.

- Вы давно дружили с Пташуком? - спросил Корбов.

- С института.

- Значит, лет двадцать. И все же усомнились?

- Надо же на кого-то думать.

- В честности остальных ваших знакомых вы не сомневаетесь?

- Нет.

- Только в честности Пташука?

- Так складывается, - сказал Децкий.

- Вы предъявляли таксистам групповой снимок?

- Да.

- Почему ж не одиночный снимок Пташука?

- Не было одиночного.

- Но ведь вы могли его сделать.

- Не догадался, - ответил Децкий.

- Кто-нибудь из соседей знал о вашем вкладе? Вы кому-нибудь говорили о нем?

- Никому.

- А кто из соседей бывал у вас дома?

- Как правило, никто.

- А вне правила?

- Соседи по лестничной площадке.

- Это у них умерла старушка двадцать четвертого июня? - спросил Сенькевич.

- Да, - кивнул Децкий.

- Она упала на лестничной площадке?

Децкий вновь кивнул.

- В какое время, не знаете?

Децкий захотел ответить: "Не знаю!", но вырвался, однако, совершенно нечленораздельный звук, какое-то хриплое карканье. Он откашлялся и сказал:

- Знаю, что утром. Но точное время не знаю. Нас не было.

- А какие соображения, Юрий Иванович, привели вас утром на Веселовское шоссе? - спросил Корбов.

- Мне хотелось увидеть место катастрофы. Не верилось, что Паши нет.

- Вам было горько за Пташука?

- Да.

- Но вы тут же поехали к таксистам?

Децкий почувствовал, что потеет. И стул начал припекать, словно заложена была под сиденье и сейчас включена Сенькевичем электроспираль.

- А Смирнов Петр Петрович - честный человек?

- Без сомнения.

- Кажется, у вас в гостях была заведующая комиссионкой?

- Да, Екатерина Трофимовна Мелешко.

- С кем она приехала?

- С приятелем. Я мало знаю его. Он, кажется, военный историк. Знаю, что коллекционирует оружие.

- Вашим гостем был также заведующий магазином "Хозтовары". Он друг вашего дома? Часто у вас бывал? Вы хорошо знаете его?

- Неплохо.

- Он - честный человек?

- Очень уважаемый человек.

- Значит, из всех близких знакомых, собиравшихся к вам на дачу, только Павел Пташук был способен на подделку подписи, воровство облигаций и похищение денег? Один он?

- Нет! - сказал Децкий. - Он меньше всех остальных. Я сам в это не верил. Это были предположения. Нашел какой-то зуд, мне доставляло утешение что-либо делать...

Мыслями пришлось делиться полтора часа, и Децкий вышел на улицу, как из операционной, - шатало, мутило, ноги не слушались, руки дрожали, в голове был полнейший сумбур. Его версия с Пашей прозвучала неубедительно, даже глупо - самого близкого друга заподозрил, а дальних - не осмелился. Не приходилось сомневаться, что следователи начнут проверять всех. А более всего саднил вопрос о старухе. И надо же, морщился от досады Децкий, каркнуть в ответ, словно из рогатки попали.

Он отъехал два квартала и остановился, не чувствуя сил вести машину; надо было прийти в себя, обдумать последствия неудачной беседы.

Еще вечером, решившись на превентивный разговор с Децким, Сенькевич постановил познакомиться с его приятелями. Встреча утвердила его в этом решении. Убежденность Децкого в непричастности знакомых к преступлению на том лишь основании, что они ехали парами, что каждый мужчина находился под надзором женщины, имел женское свидетельство в свою пользу, не казалась состоятельной. Вспыхнувшая во время беседы догадка о возможном исполнении воровства парой, об отсутствии какой-либо из супружеских пар в поезде имела не меньшее право считаться гипотезой, чем версия о вине одиночки Пташука. Децкий - если говорил правду - совершал психологическую ошибку. Однако и он сам, и они вместе с Корбовым не думали о паре. Децкий, возможно, предполагал и такой вариант, но пара защищена двойной связью. Тем более следовало составить мнение о каждой. Из дальнейших дел тут же спланировались графологическая экспертиза почерков всех гостей Децкого, изготовление фотопортретов каждого гостя-мужчины для предъявления контролеру и гражданам, которые в то утро посещали сберкассу. Некстати появилась в этой истории и старушка - соседка восьмидесяти лет. Упала разбилась; может, в то утро и было ей начертано умереть, но теперь без проверки обстоятельства ее смерти уже не обойтись. Вор торчал в квартире все утро, может быть, вечером туда пришел, дважды выходил между девятью и десятью, и как раз в это время произошла беда с соседкой. Она шла по лестнице, то есть могла разминуться с преступником, была потенциальным свидетелем. С делом Децкого связывалась вторая смерть, и это тяготило.

Следовало с чего-то начинать, и Сенькевич решил встретиться с людьми. Приглашать друзей Децкого для знакомства в отдел он раздумал сразу. В кабинете большинство людей держится напряженно, несловоохотливо, с оглядкой, и к тому же достаточного набора емких вопросов он и Корбов сейчас составить не могут; иное дело - посетить их на дому, где о характере хозяев говорят вещи и где приватная обстановка беседы располагает к пространным ответам.

Исполняя этот план, Сенькевич тотчас же по уходе Децкого направил Корбова по двум заданиям: узнать подробности падения и смерти старухи; посмотреть в отделе кадров торга личные дела директора и заведующего отделом магазина "Хозтовары". Сам же Сенькевич позвонил Екатерине Трофимовне Мелешко. По голосу Сенькевич определил, что разговаривает с дамой деловой, и в тон ей сообщил, что ему по важному делу надо Екатерину Трофимовну повидать. Собеседница сказалась нездоровой, неспособной выходить. Тогда Сенькевич попросил разрешения зайти. На другом конце провода последовала заминка, но короткая, и отвечено было: "Пожалуйста!"