Обязан вспомнить и Яна Френкеля. Мы крепко с ним дружили первые года четыре. Много работали, смущались успехом (я - открыто, он - в усы), и когда приходили в ресторан, оркестрик стоя начинал наигрывать яновский вальсок про "Текстильный городок" - Ян и сам был недавним скрипачом из ресторана "Якорь". Я и в голове не держал, что неплохо бы поработать с кем-то и другим, но обстоятельства выше. Сигизмунд Кац, композитор-остроумец, сочинил сомнительное двустишье, как всегда, думаю, ради красного словца, а не со злым умыслом: "Что останича от Френкеля без Танича?"
Как поступить с этой оскорбительной глупостью, да еще тогда? Теперь-то просто: мы бы его, Дзигу, заказали, поторговавшись с киллером, баксов за 500, и все. А тогда Яну, естественно, стало обидно, и он обиделся... на меня. И вскорости выпустил с голоса Евгения Синицина свою знаменитую, пополам с народом, песню "Калина красная". Без Танича. А я и радовался: видимо, я умею больше дружить, чем умеют дружить со мной. Замечательная песня!
И вовсе не в отместку, а просто так случилось, появился у нас с Саульским "Жил да был черный кот за углом", ну, сам появился, нечаянно. А потом возникли в моей жизни, все ненадолго, Аркадий Островский, Оскар Фельцман, Эдуард Колмановский, Вадим Гамалия. Всего-то по две-три песни, может быть, и заметные, но не до дружбы же. А между Яном и мной пробежал - если бы пробежал, нет, так и остался навсегда - холодок. Мы и позже работали вместе, и так, и в кино, и снова написали знаменитые песни: "Любовь-кольцо", "Обломал немало веток, наломал немало дров", "Кто-то теряет, кто-то находит". Но разбитые чашки склеиваются плохо.
А потом и вовсе Ян сменил круг общения. К нему уже благоволил сам Шауро из ЦК КПСС - и стал он композиторским начальником, и лауреатом всех премий, и народным артистом. Была у него эта слабость - тщеславие - в крови. А в моей памяти - хочу, чтобы и в вашей - Ян Френкель остался таким, как и был, красивым, деликатным, талантливым и остроумным человеком. Другом? Не знаю.
Я же говорил, что никогда не имел в жизни того, что в общепринятом смысле называется другом. Ну, как Маркс и Энгельс. Как Герцен и Огарев. Чтобы жен друг у друга соблазнять. Не было такого.
Только это написал, а тут - медсестра с резиновым жгутом.
- Кровь на РВ сдаем!
- Это как на РВ, на реакцию Вассермана, что ли? На сифилис?
- Ложитесь!
Тут я и засомневался: в кардиологии ли нахожусь, близко от смерти или, может быть, все значительно проще?
Мы считали,
Что я - двужильный,
Неуемный,
Неудержимый,
Вечен, прочен
И толстокож,
И попались
На эту ложь!
Оказался я
Тонкостенный,
Самый-самый
Обыкновенный
И не Вечный жид,
А еврей,
Со "скорой помощью"
У дверей.
БУДЕМ - КАК ПУШКИН!
Странно - пишу песни. Поэт - так пиши стихи. И писал всегда стихи. И жил с ними врозь: я - сам по себе, они - сами по себе стояли на полке. А как появились песни, зажили мы с ними рядышком, веселей стало. То и дело пересекаясь. Сколько крови мне попортил "Черный кот", этот пустячок о невезучем человеке. Только мертвые критики не пинали его ногами, а он все живет. Сам я никаких особо хороших слов о его поэтических достоинствах не имею. А потом, уже по поводу другой моей песни, "Белый чайничек из Гжели, темно-синие цветы, неужели-неужели, ах, меня не любишь ты?", редактор получила выговор - оказывается, объявила: "Русская народная песня". С тех пор лично Сергей Георгиевич Лапин, хозяин всего радио-телевидения, взялся визировать тексты новых песен. Генералиссимус утверждает меню в солдатской столовой.
"Белый чайничек из Гжели" мы написали с Русланом Горобцом. И тут я, изменив своей традиции, отвечу на вопрос: "А с кем вам из композиторов работалось лучше всего?" Отвечаю: с Яном Френкелем, Раймондом Паулсом, Русланом Горобцом и Сергеем Коржуковым. Причин не расфасовываю и ни перед кем не оправдываюсь. Всем остальным - спасибо.
И вот впервые написалась у меня песня "Признание в любви". Не моя тема Родина, но написалась искренне. От души. Вот она, целиком.
Будет слов как раз
Не много и не мало!
Только те слова,
Что на душу легли!
Родина моя,
Хочу, чтоб услыхала
Ты еще одно
Признание в любви.
Родина моя!
Что будет и что было
Все я пополам
С тобою разделю,
Вовсе не затем,
Чтоб ты меня любила
Просто потому,
Что я тебя люблю,
Тихо - не слыхать,
А громко - не умею!
Может, потому
И песню берегу,
Может, потому
Так долго я не смею
Спеть ее тебе
Негромко, как могу.
Нечего комментировать. И с музыкой Серафима Туликова, поверьте, стала одной из моих любимых песен. До сих пор иногда напеваю ее про себя. Естественно, песню взяли в финал телепередачи "Песня года", и петь ее должен был, кажется, старший Гнатюк. Но когда выяснилось, что отдали ее Виктору Вуячичу, Туликов забастовал.
- Да он ее просто провокалирует и все, и мне будет некомфортно присутствовать при этом в зале, - сказал он.
И на концерт не пришел. Не помню, был ли там я, но фотографии такой памятной - мы рядом с Туликовым слушаем "Признание в любви" - это уж точно не будет. И жаль.
А вот и еще история из жизни песен. Получилась настоящая, озорная цыганская песня "Три линии" ("На руке - три линии - лепестками лилии", помните?). Записали со Светой Янковской, звездой театра "Ромэн", и отрядили ее показаться на телевидении. Там сказали: "У нас в программе уже есть цыганщина, так что примите извинения!" И Света уехала в Америку и уже оттуда, со своей Ньюйоркщины, запустила песню по всему цыганскому миру. Ее и сейчас поют все рестораны, где и нет цыган, но где их все равно любят, и дай Бог, чтобы вечно пели!
Теперь маленькое отступление: та, другая песня, что пошла, была оплачена. Ерундой, мелким подарком, флаконом французских духов за 80 рэ (ну, система такая мелкая была, не то что теперь!). Но я-то, чистоплюй, никогда не унижался до этакого. От гордости, а может, от скупости? Не знаю, но на принципиальный вопрос - надо ли давать взятки, теперь отвечаю: надо! Человек слаб - и тот, кто дает, и тот, кто берет. Оба. Надо! - говорю я. И не даю!
Теперь два слова об Игоре Шаферане, близком моем приятеле и соавторе, одном из самых первых в нашем цеху, со своим каким-то теплым песенным словом. Может быть, по-одесски теплым.
Поначалу он все говорил: "Да спросите у Миши!", "Да давайте Мише позвоним!" А потом, набрав силу (он имел на это право - талант!), стал заседать в худсоветах, на фирме "Мелодия" постоянно. Позволял себе уже делать и мне какие-то замечания. Кстати, он заседал и на том худсовете, где зарубили наше с Юрой Антоновым "Зеркало". Талант не обязан быть образцом по всем параметрам. Игорь как-то сказал обо мне Матецкому: "Миша какую-то хуйню пишет!" Вот этого я как раз себе никогда не позволял.
Всегда знал, что надо нам быть, как Пушкин, во всем. И стихи пытаться писать так! И с книготорговцами торговаться. И не завидовать. И за честь жены уметь постоять жизнью!
И спать со свояченицей? Да, если это правда, то - да.
ПОМИНКИ ПО ДРУЗЬЯМ
На первом конкурсе бардовских песен в Питере я был в жюри вместе с Яном Френкелем и Александром Галичем. Состав участников весьма неслабый - Клячкин, Городницкий, но, разумеется, героем этих смотрин и центром внимания (всеобщего) был корифей гитарной поэзии, вообще большой поэт Александр Галич, с которым мы познакомились и неожиданно быстро сблизились. Он, видимо, что-то угадывал во мне, так как и сам работал и в той, другой, моей песне. ("До свиданья, мама, не горюй!")
Впрочем, я ошибаюсь. Первый сбор бардов у костра и смотр талантов состоялся раньше, в Бресте, как страничка сценария Всесоюзного слета следопытов-школьников, разыскивавших могилы героев Отечественной войны. Уж не знаю, в каком качестве я там был - как следопыт или как герой, но мы написали для этого слета с Яном песню "Всем, кто идет", и ее потом распевали.
