вот уже и пошла атака,
как прошил его пулемет.
Миг, и в ярости весь дрожащий,
смерть выплевывающий, "пэпэша"
беспощадно врагов разящий,
фронтовая моя душа
так сшибает, да так и косит
их, явившихся сеять мрак,
никогда к нам никем не прошенных,
длинных, гитлеровских вояк,
оборачивающих спины
догоняющим взрывам гранат.
Вот и мой - тот, кто все же вскинул
встреч мне лающий автомат...
Ах, давно уже лет за тридцать,
как влюбленный в шофёрский труд
как у нас о том говорится
я колесами город тру.
Но, наверное, я б заплакал,
как мальчишка несчастным был,
если б в жизни хоть раз собаку
ненароком машиной сбил.
А фашистов хотел бессчетно
комразведки - не ас такси
в преисподнюю, в пекло к чорту,
так огнем своим и сносить.
Нет удачи крупней - сражаться,
жить в боях - и остаться жить,
и свой счет ведя, девятнадцать
в них прицельным огнем уложить.
Девятнадцатым был то самый,
встреч мне лающий автомат
в грудь нацеливший, в душу прямо,
длинный гитлеровский солдат.
Как в атаке той залихватской,
снова остро и горячо,
будто полнится болью адской
грудь моя и мое плечо...
Двадцать метров всего разбега,
третья скорость - и полный газ.
Ах, спасибо, хирург Тагибеков,
что мне сердце и руку спас.
Что там сердцу кромешность боя,
если вышел приказ ему
дот разрушить любой ценою,
случай - выжить от ран к тому.
Что плечу и руке усталость,
если хочется труд снести,
чтобы пользы, хотя бы малость,
людям все-таки принести,
даже эти слагая строки
в пальцах сжав перо-автомат,
про Отечественной, далёкий,
мой, пропитанный кровью, март.
1949 г.
-------------------------------------------------------
Ю Б И Л Е Й (80 ЛЕТ)
Мне восемьдесят лет,
я жив и даже весел,
хоть есть печать и след
восьмидесяти весен,
восьмидесяти лет,
и десять раз по восемь
поры, что целый свет
зовет лирично - осень.
А что до счета зим,
то толику лишь, малость,
до энской, что сразит,
всего мне жить осталось,
что станет как-то раз
свидетельницей факта
высоковольтных фаз,
блестящего инфаркта.
Я семьдесят из них,
проснувшись, спозаранку,
сидел над грудой книг,
вертел такси баранку,
а если вдруг меня
пронзало вдохновенье
в ночи, в заботах дня,
слагал стихотворенье.
Но в собственной стране,
где как-то жил, устроен,
дышалось трудно мне
в ней числился в изгоях.
Ты выдал сто идей,
комету обнаружил,
но если иудей,
стране ты был не нужен.
И из СССР,
что родиной являлся,
изгоям тем в пример,
я в США и перебрался.
И хоть родным и был
тот мир, что незабвенен,
я новый полюбил
будь он благословенен.
Мой добрый, светлый дом,
что дорог стал навеки,
и я ваял трудом
почти что четверть века,
и музам чтоб служить
неистово, сгорая,
труда решил сложить
доспехи лишь вчера я.
Поскольку жизнь вся
и длится-то мгновенье,
сквозь время колеся,
в плену его движенья,
я творчеству отдам,
не праздности и лени,
души и близь, и даль,
восторги и смятенья.
Мне восемьдсят лет,
но в пику всем обетам,
вина люблю я цвет,
и запах сигареты.
Поборник правил, прав,
почти уравновешен,
бываю реже прав,
бываю чаще грешен.
Мне восемьдесят лет,
но отличиться есть чем
эстэт, мужик, поэт,
люблю прелестных женщин.
Да и ко мне они,
сердцам своим послушны,
в былые, правда, дни,
были неравнодушны.
Прекрасна все же жизнь,
в каком ни мчалась б русле,
забавная кажись,
исполнена ли грусти.
Спасибо, жребий мой,
что без микстур, облаток,
закончил я восьмой
мелькнувших лет десяток.
07/26/99
-------------------------------------------------------
КОГДА ТЕБЕ ЗА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ
Когда тебе за восемьдесят лет,
пускай ты добр и щедр душой к тому же,
умен, философ, эрудит, поэт
ты никому ни капельки не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
пусть был в войну ты ранен ли, контужен,
на той, что грудью защищал земле,
и этой, здесь - ты никому не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
серьезно заболел ли вдруг, простужен,
нуждаешься в уходе и тепле
тем более, ты никому не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
а времени грустнее нет и хуже,
хоть волком вой, молчание в ответ
умолкнувшим, ты им давно не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
вдоль улицы плетешься, неуклюжий,
нет никого и рядом, и вослед
в попутчики ты никому не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
и боли рвут суставы, грудь утюжат,
и у врачей от них лекарства нет
ты и врачам своим уже не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
в ночи нередко мыслью ты разбужен,
что обойди, изъезди целый свет,
ты никому нисколечко не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
и труд собрать себе порою ужин,
приходит мысль - жить резона нет
затем, что ты и сам себе не нужен.
Когда тебе за восемьдесят лет,
Б-г чтит Один в тебе лишь старца-мужа,
в парчу ты или в рубище одет,
нёс радость или сеял зерна бед,
был верен слову, или рвал обет,
за все пред Ним тебе держать ответ,
к Нему иди, Он лучезарный свет,
и мертвый ли, живой - Ему ты нужен.
2000, USA.
-------------------------------------------------------
Памяти Ивана Занина
С Т И Х И О Б О Л И
Сраженное болью,
дышать устает
и биться - тем более,
сердце мое.
Ну что, чтобы было
втерпёж нам двоим,
поделать с немилым
мне сердцем моим?
И утром, и ночью,
и в полдень любой,
разит его в клочья
нещадная боль.
Тревожит, печалит,
до дрожи лица.
Ей было начало
ей нету конца.
Еще не хотела
сдаваться зима,
рождался в метелях
за Волховом март.
Все звонче глядела
на землю луна
ей не было дела,
что в мире война.
Ее безмятежный
бесстрастен был лик,
как тропкою снежной
мы к доту ползли.
Когда я борьбы
непреложность постиг.
И мне не забыть,
в разорвавшийся миг,
как рухнул в момент
дот от взрыва в ночи,
