Первое же известие об этих неудачах увеличило беспорядок, который поддерживали вокруг Жозефа многочисленные непокорные начальники; следствием этого был роковой проигрыш сражения у Витории. Герцог Далматский, спешно отправленный в Испанию, пытался собрать остатки армии. Он произвел искусные передвижения войск, но вопрос сводился уже только к защите южных провинций Франции. Так закончилась эта попытка великого завоевания Испании, столь же плохо руководимого, как и коварно задуманного; говоря о плохом руководстве, я имею в виду не только генералов Наполеона, но и его самого, так как он тоже совершил в Испании серьезные военные ошибки. Если бы он двинулся в конце 1808 года, после капитуляции Мадрида, в Андалузию и нанес там Испании сильный удар вместо того, чтобы ринуться в погоню за английским корпусом, спешившим в Корогну грузиться на суда и которому он причинил лишь очень малый урон, то он бы уничтожил сопротивление испанских генералов, и у них бы не оставалось другого выхода, как уйти в Португалию.

Потеряв однажды из виду истинные интересы Франции, император необдуманно, со всем пылом своей страсти отдался честолюбивому желанию возвести еще одного члена своей семьи на один из первых тронов Европы; для достижения этого он бесстыдно напал на Испанию, не имея к тому ни малейшего предлога, чего народы с их строгим понятием честности никогда не прощают. Изучая все действия или, вернее, все побуждения Наполеона в этот столь важный для его судьбы период, начинаешь верить, что он был влеком роком, ослеплявшим его высокий ум.

Даже если бы император рассматривал испанскую кампанию только как средство принудить Англию к заключению мира, разрешить все сложные политические вопросы, нависшие тогда над Европой, и твердыми гарантиями обеспечить за каждым государем его владения, то все же это предприятие не заслуживало бы более снисходительного к себе отношения, но по крайней мере оно бы больше походило на дерзкую политику завоевателя. Я встречал нескольких лиц, которые не знали его и, имея, подобно нашим старым дипломатам, ум, склонный к теоретической оценке событий, предполагали у него такие намерения. В самом деле, так как байонское соглашение могло быть уничтожено по желанию сторон, то было естественно рассматривать его как принесение жертвы, которая при правильном выборе для нее времени была бы полезна для общеевропейского мира; но после апреля 1812 года любители политических комбинаций должны были отказаться от этой гипотезы, потому что Наполеон отклонил тогда предложение английского кабинета; последний заявил, что не видит никаких непреодолимых трудностей для заключения с императором соглашения по всем спорным вопросам при условии его предварительного согласия на восстановление Фердинанда VII на испанском троне, а Виктора Амедея на троне Сардинии. Если бы он принял эти предложения, он бы приобрел за свои жертвы большие права, и все кабинеты могли бы поверить, что он вторгся в Испанию лишь в надежде обеспечить этим для Франции прочный мир и укрепить свою династию.

Но Наполеон уже давно перестал интересоваться политическими целями Франции и мало размышлял над своими собственными задачами. Он желал не сохранения, а расширения. Казалось, что забота об удержании приобретенного никогда не посещала его ум и что по своему характеру он отвергал се.

Тем не менее те меры, на которые он не умел решиться в то время, когда они могли быть полезны, он был вынужден принять, когда было уже слишком поздно и когда это стало бесцельно для его власти и славы. Возвращение членов испанского королевского дома в Мадрид в январе 1814 года и возвращение в то же время папы в Рим было лишь мерой, внушенной отчаянием; быстрота, с которой были приняты и проведены эти решения, и тайна, которой они были окружены, лишили их престижа, создаваемого величием и великодушием. Но я перехожу к вопросу о возвращении папы в его государство, в то время как до сих пор в моем рассказе не было уделено места нашим отношениям с римским двором. Между тем это настолько замечательное событие нашей эпохи, что я должен привести здесь его подробности.

Разногласия, возникшие между Наполеоном и римским двором вскоре после заключения конкордата 1801 года, обострились после помазания Наполеона, хотя оба эти события должны были бы их предупредить. Разногласия эти были известны в течение долгого времени только благодаря молве об оскорблениях, нанесенных императором папе, и вследствие благородных сетований святейшего отца, в очень неотчетливой форме и лишь с большим трудом доходивших до публики. Возникновение этих разногласий и их причины в той части, которая касалась чисто богословской их стороны, могли бы быть правильно оценены церковным советом, созванным Наполеоном в Париже, о чем я скажу дальше. Но деятельность этого совета, составленного из весьма просвещенных людей, держалась в тайне.

Каков был ход событий, приведший к гонению на папу и преследованию его, проводившемуся в течение почти десяти лет с такой ненавистью, так неполитично и столь разнообразными способами?

Обратимся к фактам и датам, начав немного издалека. Некоторые из этих дат объяснят великие невзгоды Пия VII, перенесенные им со столь героическим мужеством, что едва дерзаешь указать на известную непредусмотрительность святейшего отца.

Его предшественник, Пий VI, удаленный из Рима по приказу Директории от 10 февраля 1798 года, умер в Балансе 21 августа 1799 года. Пий VII был избран 14 марта 1800 года в Венеции, принадлежавшей тогда, согласно одной из статей договора, заключенного в Кампо-Формио, германскому императору; 3 июля того же года он совершил въезд в Рим, отвоеванный обратно союзниками вместе с Церковной областью в то время, как Бонапарт был в Египте.

Я уже говорил в другом месте, что по возвращении из Египта Бонапарт неожиданно явился 16 октября 1799 года в Париж и что в результате государственного переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 года) он стал 13 декабря 1799 года во главе правительства в качестве первого консула. Конклав открылся в Венеции 1-го числа того же самого декабря и, пока Пий VII, избранный в марте следующего года, совершал переезд из Венеции в Рим, Бонапарт отметил принятие им власти двумя событиями, имевшими громадное влияние на судьбу Италии. 2 июня 1800 года он вступил в Милан, где он восстановил Цизальпийскую республику, а через двенадцать дней, 14 июня, он выиграл знаменитое сражение при Маренго, давшее Франции значительную часть Италии и сократившее Церковную область до тех границ, какие были для нее определены Толентинским договором.