Извещая меня о своей победе, Наполеон писал, какие условия, согласно своему первоначальному плану, он хочет поставить Австрии и какие земли он собирается у нее отнять. Я отвечал ему, что его истинный интерес заключается не в ослаблении Австрии, что отнятое у нее в одном месте должно быть возвращено ей в другом с целью сделать из нее союзника.

Записка, в которой я излагал свои соображения, произвела на него такое впечатление, что он поставил вопрос на обсуждение совета, собранного им в Мюнхене, куда я отправился для свидания с ним и для того, чтобы склонить его к предложенному мною плану, который находится в правительственных архивах(23). Но новые успехи одной из его авангардных дивизий подавили в нем все, кроме желания идти на Вену, спешить навстречу новым удачам и издавать декреты, помеченные императорским Шенбрунским дворцом.

Овладев менее чем в три недели всей Верхней Силезией и всей той частью Нижней, которая лежит южнее Дуная, он переходит эту реку и вступает в Моравию. Если бы шестьдесят тысяч пруссаков вошли тогда в Богемию и шестьдесят тысяч других, выйдя из Франконии, заняли дорогу на Линц, сомнительно, чтобы ему лично удалось ускользнуть от опасности. Если бы австро-русская армия, которая была впереди него и которая имела приблизительно сто двадцать тысяч человек, сумела хотя бы только уклониться от общего сражения, чтобы дать эрцгерцогу Карлу время подоспеть с семьюдесятью пятью тыcячaми человек, находившихся в его распоряжении, то вместо того, чтобы диктовать условия, Наполеон оказался бы в необходимости подчиниться им. Но Пруссия не только не явилась со своей армией, а прислала уполномоченного для переговоров, который, совершив либо глупость, либо преступление, не сделал ничего того, что было ему поручено, и вырыл пропасть, поглотившую затем в ближайшем будущем его собственную страну(24).

Император Александр, скучавший в Ольмюце и не видавший еще ни одного сражения, захотел доставить себе это удовольствие; невзирая на представления австрийцев, невзирая на советы прусского короля, он дал сражение, известное под именем Аустерлицкого, и, совершенно проиграв его, был еще счастлив, что мог уводить свои войска, ежедневно совершая определенные переходы, как ему унизительно предписало заключенное им перемирие. Никогда еще военные успехи не были так блестящи. Я как будто сейчас вижу Наполеона, возвращающегося в Аустерлиц вечером после сражения. Он квартировал в доме князя Кауница, и туда в его комнату, да, в самую комнату князя Кауница, ежеминутно прибывали австрийские, русские знамена, послания эрцгерцогов, послания австрийского императора, пленные, носившие самые громкие имена империи.

Среди всех этих трофеев я не забыл въехавшего во двор курьера с письмами из Парижа и таинственной папкой, содержавшей сообщения Лавалетта о секретах тех распечатанных частных писем, которые представляли некоторый интерес, а также донесения всех органов французской полиции. На войне прибытие курьера чрезвычайно радостное событие. Велев немедленно раздать письма, Наполеон вознаградил свою армию и дал ей оправиться от усталости.

Тут произошел довольно пикантный инцидент, слишком отчетливо рисующий характер Наполеона и его взгляды, чтобы я оставил его без упоминания. Император, вполне доверявший мне в этот период, велел мне прочесть ему его корреспонденцию. Мы начали с дешифрованных писем иностранных послов в Париже; они мало интересовали его, потому что все земные новости сосредоточивались вокруг него. Затем мы перешли к донесениям полиции; некоторые из них говорили о затруднениях банка, вызванных несколькими неудачными мероприятиями министра финансов Марбуа. Он обратил больше внимания на донесение госпожи Жанлис; оно было длинно и все целиком написано ее рукой. Она говорила в нем о настроении Парижа и цитировала оскорбительные речи, которые велись в домах, именовавшихся тогда Сен-Жерменским предместьем; она называла пять или шесть семейств, которые никогда, добавляла она, не примкнут к правительству императора. Довольно колкие выражения, приведенные госпожой Жанлис, вызвали невероятный гнев Наполеона; он бранился, бушевал против Сен-Жерменского предместья: "Да! Они воображают себя сильнее моего,- говорил он,- эти господа из Сен-Жерменского предместья! Мы увидим! Мы увидим!" И когда же он произносил это "мы увидим!" Спустя несколько часов после решительной победы над русскими и австрийцами. Такое влияние и силу он придавал общественному мнению, в особенности же взглядам некоторых аристократов, вся деятельность которых ограничивалась тем, что они отстранялись от него. Поэтому, вернувшись позже в Париж, он считал, что одержал новую победу, когда госпожи Монморанси, Мортемар и Шеврез заняли должности статс-дам императрицы и придали этим более благородный оттенок госпоже Бассано, назначенной одновременно с ними.

По истечении двадцати четырех часов я покинул Аустерлиц. Я провел два часа на этом ужасном поле сражения; меня отвел туда маршал Ланн, и я должен сказать к его чести и, может быть, к чести военных вообще, что этот же самый человек, совершавший накануне чудеса храбрости, проявлявший неслыханную доблесть, пока ему нужно было побеждать врагов, едва не почувствовал себя дурно, когда перед его взором оказались убитые и искалеченные всех народностей; он был так взволнован, что, показывая мне различные пункты, с которых велись главные атаки, он вдруг сказал: "Я больше не вынесу этого, если только вы не пойдете вместе со мной убивать этих презренных жидов, грабящих мертвых и умирающих".

Переговоры, носившие до этого великого сражения характер пустой видимости, приобрели после него серьезное значение. Они начались в Брюнне, в Моравии, и закончились в Пресбурге, куда вместе со мной отправились генерал Гиулай и верный князь Иоганн Лихтенштейн. Пока я находился в первом из этих городов, император Наполеон продиктовал Дюроку условия, а граф Гаугвиц, прусский посланник, подписал договор (15 декабря 1805 года), перечислявший уступки, которые будут потребованы от Австрии; в силу этого договора Пруссия уступила Анспах и Невшатель в обмен на полученный ею Ганновер; Наполеон достиг полного успеха, но он без всякой меры злоупотребил им, особенно когда издал вскоре после того в Вене дерзкий декрет, которым он объявлял, что Фердинанд IV, король Обеих Сицилий, перестал царствовать, а потому он передает старшему из своих братьев, Жозефу Бонапарту, Неаполитанское королевство, легко покоренное им, и Сицилийское, которым он до самого конца владел только в своем воображении.