Я возвратился в Париж и занялся подготовкой к въезду Людовика XVIII, который был совершен с большим блеском. Все показывали ему, что Франция видит в нем обеспечение мира, спасение своей славы и восстановление свободы. На всех лицах отразилась благодарность к нему. Когда в церкви богоматери герцогиня Ангулемская бросилась на колени, она показалась прекрасной, и глаза присутствующих наполнились слезами.

В первые два утра король принял почти все учреждения; их речи были очень хороши, а ответы короля уместны и прочувствованы. Иностранные государи проявили такт и мало показывались.

Дворы Тюильри, общественные места и театры были полны людей; всюду теснился народ, всюду господствовал порядок, и нигде не было видно ни одного солдата.

Надо было заняться составлением обещанной хартии, и тут интрига и бездарность окружили короля и завладели этим важным делом. Я не принял в нем никакого участия; король даже не назначил меня членом комиссии, которой это было поручено. Я вынужден приписать всю честь составления хартии аббату Монтескью, Дамбрею, Феррану и Семонвилю. Я называю только главных редакторов. Что касается меня, то я познакомился с хартией лишь при чтении ее канцлером Дамбрей в совете министров накануне открытия палат. Имена лиц, которые должны были составить палату пэров, остались мне неизвестны до королевского заседания, когда они были объявлены канцлером.

Король назначил меня министром иностранных дел, и я должен был по должности заняться мирными договорами. Здесь следует рассказать об этом сложном деле, по поводу которого на меня сильно нападали, но в котором мне будет нетрудно защититься.

Начиная с 23 апреля, еще до прибытия короля, я должен был вести переговоры с уполномоченными союзных держав и подписать с ними предварительное соглашение.

Для беспристрастного суждения об актах, подписанных в тот период, надо хорошо себе представить, чем была тогда Франция и в какое состояние привели ее заблуждения Наполеона. Ее население, денежные источники и прочие ресурсы были истощены, в нее вторглись со всех границ сразу, со стороны Пиренеев, Альп, Рейна и Бельгии, бесчисленные армии, составленные в общем не из наемных солдат, а из целых народов, воодушевленных чувствами ненависти и мести. В течение двадцати лет земли их были заняты врагом и опустошались французскими войсками; их грабили всевозможными способами, их правительства подвергались оскорблениям и с ними обращались с глубочайшим презрением; можно сказать, что не существует такой обиды, за которую им бы не приходилось мстить, и если бы они решили утолить теперь свою страстную ненависть, то как могла бы Франция им противостоять? Этого не были бы в силах сделать последние остатки ее войск, рассеянные по всей стране, действовавшие разрозненно, находившиеся под командой соперничавших между собой начальников, которые не всегда подчинялись даже железной руке Наполеона. Правда, существовала еще прекрасная и многочисленная французская армия, но она была разбросана по пятидесяти крепостям, расположенным на пространстве от Вислы до Сены; она существовала в виде множества пленных, взятых нашими врагами. Но крепости находились в тесном кольце осады, дни их сопротивления были сочтены, и их гарнизоны, как и пленные, могли бы вернуться во Францию лишь на основании договора.

В таких условиях французские уполномоченные должны были вести переговоры с союзными державами и притом в самой столице Франции. Я считаю, что имею теперь полное право с гордостью напомнить о достигнутых мною условиях, как бы горестны и унизительны они ни были.

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) О бранденбургской династии см. указатель.

(2) Речь идет о брошюре Витроля, вышедшей в Париже в 1815 г., под названием: "О министерстве при представительном образе правления"; автор ее не был назван, но указывалось, что она написана членом Палаты депутатов.

(3) На предложение союзников восстановить французские границы 1790 г. Наполеон ответил притязанием на границу по Альпам и Рейну и на предоставление в Италии владений Евгению Богарнэ и Элизе Бонапарт.

(4) Временное правительство состояло из четырех лиц (в их числе Дальберг, Жокур и Монтескью, о которых см. в указателе) и возглавлявшего их Талейрана.

Шестая глава

ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС

(1814-1815 годы)

Я прибыл в Вену 23 сентября 1814 года и остановился в доме Кауница, снятом для французской дипломатической миссии. Когда я входил в него, швейцар вручил мне несколько писем, адресованных: "Князю Талейрану, дом Кауница". Мне казалось, что сочетание этих двух имен предвещает удачу.

На другой же день по прибытии я отправился к членам дипломатического корпуса. Их удивляло то, что из сдачи Парижа им удалось извлечь лишь незначительные выгоды. Проехав только что через страны, разоренные многолетней войной, они слышали только слова ненависти и мщения по адресу Франции, обременившей их контрибуцией и нередко обращавшейся с ними, как заносчивый победитель. Мои коллеги уверяли меня, что все упрекали их в слабости, проявленной при подписании Парижского мира. Я нашел их совершенно пресыщенными многочисленными развлечениями и склонными подстрекать друг друга притязаниями, которые они считали нужным заявлять. Все то и дело перечитывали Шомонский договор, скрепивший узы между союзниками не только для продолжения войны: он заложил основы союза, который пережил эту войну и сохранил связь между союзниками на случай, который мог представиться в отдаленном будущем. Кроме того, как могли они решиться допустить в совет европейских держав государство, против которого Европа стояла уже двадцать лет под ружьем? Посланник страны, так недавно замиренной, должен быть счастлив, говорили они, что ему разрешают присоединиться к решениям, которые будут приняты послами других держав.

Таким образом, несмотря на то, что мир был заключен, все кабинеты занимали в начале переговоров если не совершенно враждебную, то по меньшей мере весьма двусмысленную позицию в отношении Франции. Они все считали себя в большей или меньшей степени заинтересованными в том, чтобы еще больше ослабить ее. Так как для этого они ничего сделать не могли, то они вели переговоры с целью ослабления хотя бы ее влияния. По этому вопросу они были единодушны.