Император возвратил послание; скорбя, папа взял его обратно и был вынужден считать его недействительным. Однако, при своей кроткой снисходительности, которая была хорошо известна, он был, конечно, готов в любой момент возобновить его, потому что он дал его не условно и особенно потому, что он ничего не требовал для самого себя.

Из чтения инструкций, врученных Наполеоном епископам-депутатам перед их отправкой в Савону, становится ясно, что император отверг все послание целиком не из-за нескольких встречающихся в его тексте выражений, которые не составляли его сущности; он сделал это главным образом потому, что в этом послании папа говорил от своего собственного имени. (Как будто он мог поступить иначе!)

Инструкции эти были, впрочем, не таковы, чтобы подействовать примиряюще: при их возмутительной суровости под каждым их словом чувствовалось явное желание прервать переговоры. Так, епископы-депутаты имели распоряжение сообщить папе, что император поручил им заявить о потере конкордатами силы закона для империи и Итальянского королевства; они должны были указать, что сам папа дал императору право на этот шаг своими нарушениями в течение нескольких лет некоторых предписаний этих договоров, вследствие чего Франция и Италия восстанавливают у себя общее право. Помимо того епископам было поручено просить у него безусловного утверждения декрета; они должны были потребовать его распространения не только на Францию и Германию, но и на Голландию, Гамбург, Мюнстер, великое герцогство Берг, Иллирию, наконец, на все страны, присоединенные или которые будут в дальнейшем присоединены к Французской империи. Им предписывалось отвергнуть это утверждение, если бы папа поставил его в зависимость от внесения какого-либо изменения, ограничения или какой-либо оговорки, к чему бы они ни относились, за исключением римского епископата. В особенности же они должны были указать ему, что император не согласится ни на какое постановление и ни на какую буллу, из коих вытекало бы изменение папой от своего имени того, что было сделано собором. Словом, они должны были обращаться к нему лишь с угрозами.

Возможно, что Наполеон возвратил депутатам папское послание, не найдя в нем дословного выполнения своих инструкций, для того чтобы папа сообразовался с ними; депутаты же вручили папе послание, конечно, без угроз, а в почтительной и просительной форме, уведомив о том, как оно было встречено Наполеоном; святейший отец, увидя, что нет никакой возможности удовлетворить императора средствами, находившимися в его распоряжении, в свою очередь отказал в том, что у него требовали в такой резкой и произвольной форме.

Я забыл сказать, что Наполеон обратил внимание на то обстоятельство, что в папском послании не упоминалось слово "собор", а только "собрание епископов". Это должно было быть более чем безразлично для Наполеона, так как оскорбиться этим могли одни епископы, которые были далеки от мысли возражать против этого. Император, столь пренебрегавший собором с таким презрением распустивший его, раскаивавшийся каждый раз, как ему о нем говорили, в том, что он созвал его, не должен был бы проявлять особого рвения к восстановлению его названия, тем более, что папа дал ему другое, совершенно равноценное наименование. Между тем его стремление к конфликтам заставило его почерпнуть в этом опущении слова "собор" новый повод для нападок на святейшего отца, часто упоминавшийся им в беседах, хотя, конечно, не в этом заключалась основная причина его отказа и его гнева.

Епископы, посланные в Савону, еще долго, вопреки своему желанию, оставались там. Они вернулись в Париж лишь в начале весны 1812 года. Император хотел, как он говорил, наказать их за проявленное ими неумение. Членов собора даже не собрали в Париже, чтобы уведомить о том, что произошло в Савоне; 2 октября 1812 года им приказали через министра полиции вернуться в свои епархии, что они и сделали. Ничего не было опубликовано ни по поводу переговоров или собора, ни по поводу папского послания. Каждому было предоставлено сделать из этой путаницы те выводы, какие он пожелает; а затем все стали интересоваться другим.

Обращение, которому подвергали в Савоне святейшего отца зимой 1811-1812 года и следующей весной, было по-прежнему сурово. В этот период при появлении английской эскадры возникли, кажется, опасения, чтобы она не увезла папу, и император отдал приказ перевести его в Фонтенебло. Несчастный старец покинул Савону 10 июня; его заставляли день и ночь совершать путь. В странноприимном доме на Мон-Сени он серьезно заболел, но тем не менее его принудили продолжать путешествие. Его заставили надеть одежды, которые помешали бы узнавать его. От публики тщательно скрыли путь, которым он ехал, и в этом отношении была соблюдена такая полная тайна, что по прибытии его 19 июня в Фонтенебло привратник, не предупрежденный об этом и потому ничего не подготовивший, должен был принять его в своей собственной квартире. Святейшему отцу понадобилось довольно много времени, чтобы оправиться от утомления, вызванного этим тягостным путешествием и по меньшей мере бесполезными жестокостями, которым его подвергли.

Кардиналы, не впавшие у Наполеона в немилость и находившиеся в Париже, а также турский, эвреский и трирский епископы получили приказание отправиться к папе. Говорили, что он выразил пожелание, чтобы кардинал Мори был несколько более умерен в своих посещениях. Распространился слух, что папа будет доставлен в Париж, и даже были сделаны большие приготовления к приему его в архиепископском дворце, куда он, однако, не прибыл.

Русская кампания, отмеченная столькими бедствиями, приближалась к концу. Император, вернувшийся 18 декабря 1812 года в Париж, все еще питал несбыточные надежды и обдумывал, вероятно, грандиозные планы. Но прежде, чем посвятить себя им, он хотел опять вернуться к церковным делам, потому ли, что он раскаивался в том, что не закончил их в Савоне, потому ли, что ему пришла фантазия доказать, что за двухчасовое свидание с папой он достигнет большего, чем сделали собор, его комиссии и самые ловкие делегаты. Между тем он заранее предпринял шаги, которые должны были облегчить его личные переговоры с папой. В течение уже нескольких месяцев святейший отец был окружен кардиналами и прелатами, которые по убеждению или из покорности императору изображали церковь в таком состоянии анархии, которое угрожало, по их словам, ее существованию. Они без конца твердили папе, что, если он не сблизится с императором, чтобы найти поддержку в его могуществе и пресечь зло, раскол станет неизбежен. Наконец, папу, обремененного годами, немощью, тревогами и заботами, которыми старались воздействовать на его дух, хорошо подготовили к сцене, которую Наполеон задумал разыграть и которая должна была обеспечить то, что он считал успехом.