- Ты каталась на велосипеде? - он даже остановился и посмотрел на нее. Вот странно...
- Еще как, причем на мужском! Что же тут странного?
- Не знаю... не могу себе представить. - Он улыбнулся, притянул ее за плечи, и вдруг она почувствовала, как мгновенно увлажнились глаза. Это было совсем на нее не похоже: Кира не была сентиментальной. Они стояли, обнявшись, на пустой аллее под негреющим осенним солнцем, и Кира прошептала ему слова, они стали смягчающим ее вину обстоятельством в том обвинительном приговоре, который она сама себе вынесла после Сережиной гибели.
- Все-таки я нашла тебя... успела. Ты знаешь, что это такое - жизнь с тобой? Это рай на земле, и другого мне не надо.
Это и был рай, но... оно всегда существует - маленькое неотвратимое "но": Сережа начал пить.
Поначалу она даже смеялась, замечая, как в компании он ходит вокруг стола, наливая из каждой бутылки и не спеша, со вкусом пробуя ее содержимое: к концу вечера он намешивал таким образом немыслимый коктейль из несовместимых напитков и при этом умудрялся оставаться почти трезвым. В первый раз Кира увидела его пьяным холодной январской ночью 92-го года, вернувшись с позднего концерта в центре города. В их районе было неспокойно, и ее удивило, что Сережа не встретил ее, как обычно, на остановке. Войдя в квартиру, она увидела, что он спит, привалясь к стене и накрывшись с головой одеялом. Киру всегда умиляла эта его привычка - спать, устроив из одеяла уютную нору и заботливо закрыв все входы и выходы. Но на этот раз она взглянула на "нору" без всякого умиления: на прошлой неделе у одной женщины из соседнего подъезда отняли в лифте сумочку практически среди бела дня. Подходя к дому и вспомнив этот случай, Кира разыграла короткую импровизированную сценку - недаром все-таки она была артисткой: перед тем как войти в опасный, слабо освещенный подъезд, она весело помахала рукой чужому освещенному окну на четвертом этаже, делая вид, что кто-то там наверху, невидимый с улицы из-за занавески, бдительно сторожит ее ночное возвращение... Попив на кухне чайку и согревшись, она успокоилась и, с удовольствием вспоминая свою находчивость, представляла, как расскажет об этом Сереже завтра утром. Его досадное отсутствие на автобусной остановке она объяснила себе тем, что, видимо, что-то случилось у него на работе - что-то такое, от чего у него разболелась голова: он принял анальгин и лег спать.
Глубокой ночью Кира проснулась оттого, что его не было рядом. Накинув халат, она вышла на кухню - Сережа сидел за столом, перед ним стояли бутылка водки и стакан. Если бы она увидела его на кухне в балетной пачке, она не удивилась бы сильнее...
- Что? - спросила она и повторила: - Что случилось? Что?
Но он только смотрел и улыбался жалкой улыбкой. Потом, когда это стало повторяться, она безошибочно знала, что он пьян, именно по этой улыбке.
Оказалось, что накануне ему позвонила на работу бывшая жена и сообщила, что их сын в милиции по подозрению в торговле наркотиками. Кира несколько раз видела этого мальчика: у него была внешность Уилфреда Айвенго, и казалось необъяснимым его присутствие здесь, сейчас - в этой совсем не романтической стране, России 90-х годов.
- Твой сын и наркотики? - усомнилась Кира.
- Понимаешь, она считает, что тут все дело в деньгах - у мальчика нет денег на самое необходимое... так она считает. Я бы рад давать им больше, но ты же знаешь...
- Ерунда, - перебила его Кира. - Во-первых, ему девятнадцать лет, и ты вообще не обязан платить алименты, а ты это делаешь. А во-вторых, что торговля наркотиками единственный из существующих способов заработать деньги?
Лиха беда начало: во второй раз он напился, потому что его матери перестали регулярно выплачивать пенсию, а он не мог помочь. Жизнь не скупилась и подбрасывала один повод за другим: снова позвонила жена и впрямую потребовала денег, потом он встретил у Гостиного двора нищего старика, который подошел, попросил, а попросив, извинился за беспокойство и заплакал, потом...
- Нужно понимать, в какое время мы живем, - сердилась Кира. - Мне тоже тяжело видеть нищих - я же не напиваюсь? Даю сколько могу. Нужно реально смотреть на вещи и реагировать адекватно!
А на самом деле нужно было совсем другое: срочно подавать документы и увозить его все равно куда - в Израиль, в Америку, к черту, к дьяволу, только подальше отсюда, потому что он не мог пережить того, что сталось с Россией.
- Глупости! Почему же другие могут? - возмущалась она, когда Сережа пытался объяснить. - Почему я могу... почему? - Не понимая простой истины, что в том-то и дело, что "другие" могли, а он - нет.
Одно за другим Кира перепробовала все известные ей средства: перестала держать дома спиртное, в компаниях бдительно следила за его рюмкой, брала с него клятвенные обещания не пить; и на следующий день, едва он появлялся в прихожей, видела, что он снова пьян. Отчаявшись, она кинулась за помощью к Маше.
- Пиши пропало, - напрямик сказала ей Маша. - Я еще не слыхала, чтобы кто-нибудь одолел ее, эту водку. У ей все призы! Недоглядела ты, матушка моя...
Кира уже работала на телевидении, когда Сережин НИИ закрылся. Правда, последний год он существовал чисто номинально, и сотрудникам месяцами не выплачивали зарплату, но большинство из них упорно продолжало ходить на работу. Сережа тоже по-прежнему вставал утром по будильнику, наспех выпивал на кухне чашку чая и спешил к автобусной остановке. Киру раздражали его инертность и, как она выражалась, "психология жертвы": она тогда еще не догадывалась, что Сережа и есть жертва, та самая, которую в результате Естественного Отбора неизбежно побеждает сильнейший - какой-нибудь конструктор из соседнего отдела, переквалифицировавшийся в директора "Пельменной". Поэтому ее выводили из себя его утренние вставания по будильнику и долгие телефонные разговоры с одним из сотрудников НИИ, который писал кандидатскую диссертацию.
- Черт знает что! - злилась она. - Не сегодня-завтра институт прикроют, зарплаты нет и не предвидится, а он пишет диссертацию! Просто какой-то театр абсурда, честное слово!
- Вся наша сегодняшняя жизнь - театр абсурда, - возражал Сережа. - Я думаю, он как раз для того и пишет эту диссертацию, чтобы удержаться на грани реальности...
Институт закрылся, и Сережа в первый раз остался дома; они завтракали в кухне, и, поглядев на мужа, Кира сказала:
- Ну что ж - к этому шло... Мы что-нибудь придумаем! Не может того быть, чтоб не придумали.
Но думать на эту тему у нее не было ни времени, ни сил: притирка к сложному механизму студии забирала без остатка и то, и другое. Так что Сережа по многолетней привычке вставал рано утром и шел "на добычу". Рысканье по магазинам и стояние в очередях отнимали несколько часов; отоварившись, он возвращался домой, наводил порядок, готовил обед и ждал Киру. Вернувшись со студии, она обессиленно плюхалась на стул в кухне и, даже не замечая, что ест, азартно делилась с ним последними студийными новостями; потом, немного отдышавшись, садилась править сценарий или созванивалась с актерами, занятыми в очередном выпуске программы. Ложилась она далеко за полночь, когда Сережа чаще всего уже спал, отвернувшись к стене и по своей привычке накрывшись с головой одеялом.
Сначала Кира заметила, что он перестал бриться... то есть брился раз в два-три дня, не чаще, и, наверное, от этого выглядел осунувшимся и как-то враз постаревшим. Потом она догадалась, что он где-то прячет бутылку и в течение вечера несколько раз прикладывается к ней... а как-то, придя домой раньше обычного, застала его сидящим в кухне в обществе незнакомого ей человека неопределенного возраста. На столе, как в студенческом общежитии, были в беспорядке навалены нарезанная толстыми ломтями докторская колбаса, батон, соленые огурцы и стояла почти приконченная бутылка. Когда она вошла, незнакомец встал и церемонно поклонился:
- Иван Владимирович Киселев, - сказал он и стряхнул хлебные крошки с заросшего седой щетиной подбородка. - Бывший старший научный сотрудник бывшего Института цветных металлов... Вот - имел удовольствие познакомиться с вашим супругом в очереди за подсолнечным маслом.
