Тут, как ни странно, помогли формализм и казенщина, которые были характерны даже для такого подлинно народного праздника, как возвращение космонавтов. Все было расписано заранее: кто принимает рапорт, в каком порядке следует кортеж через Ленинский проспект, кто приветствует его на улицах, как герой поднимается на Мавзолей, как проходит митинг, кто находится на гостевых трибунах и т.д. и т.п.
В редакции ветеран газеты Илья Пудалов заранее готовил текст отчета о приезде космонавта и, по мере надобности, вносил дополнения и уточнения. Задерживали только снимки. Обычно они делались на трассе кортежа, дать фото Мавзолея мы уже не успевали. Но в остальном праздник точно воспроизводился. В 13.30-13.45 номер был готов. Машина уже ждала (номер ее был известен охране), и я мчался в Кремль.
У входа в Георгиевский зал стоял столик, на котором я и укладывал пачку газет. А два экземпляра относил в президиум - П.Н. Демичеву и Н.Г. Егорычеву. Те показывали номер соседям. Вначале на меня смотрели с удивлением, но потом привыкли. "Московская сплетница" доходила до самых "верхов". Расходившиеся после приема гости охотно разбирали свежие номера "Вечерки".
За три года редакторства не было ни одного "цензорского" вмешательства городских властей. Редактор "Вечерней Москвы" был избран членом МГК КПСС и депутатом Моссовета, делегатом XXIII съезда КПСС.
Было известно, что постоянным и внимательным читателем "Вечерки" является Н.С. Хрущев. Так вот, Н.Г. Егорычев не раз просил газету послужить "пробным шаром": если горком собирался выступить с каким-нибудь серьезным предложением, то вначале эта проблема в виде постановочной статьи "обкатывалась" на страницах "ВМ". И в зависимости от реакции Хрущева горком часто вместе с Моссоветом "входил" в ЦК и Совмин со своим предложением, например, о переходе к многоэтажному жилищному строительству.
В редакции была хорошая рабочая атмосфера. Сотрудники чувствовали себя в безопасности, за крепкой спиной, какие бы острые, скандальные темы ни разрабатывали; они знали, что даже самая смелая инициатива, если она конструктивна, найдет поддержку и поощрение. Так, все вместе, общими усилиями коллектив редакции превращал "московскую сплетницу" в уважаемую и популярную газету.
Разумеется, "Вечерка" не всем нравилась наверху. Секретарь ЦК по идеологии Л.Ф. Ильичев не раз "наезжал" на газету. Особенно раздражала его наша линия в отношении творческой интеллигенции. После "исторических встреч" Н.С. Хрущева с московскими художниками и писателями Ильичев жаждал расправ, а "ВМ" продолжала спокойно и объективно рассказывать о писателях, художниках, режиссерах, актерах...
- Что это за особая линия у "Вечерней Москвы"! - не выдержав, набросился Ильичев на Егорычева. - Надо беспощадно бичевать всех этих абстракционистов и формалистов, а не делать вид, что ничего не произошло.
- "Вечерняя Москва" - газета Московского горкома партии и исполкома Моссовета, - ответил Н.Г. - Мы полностью доверяем главному редактору, это не его собственная линия, а позиция горкома. Если у вас есть серьезные претензии, давайте обсудим этот вопрос в ЦК...
Пристрастие Хрущева к "Вечерке" могло сыграть и злую шутку. Помню истерический звонок из Пицунды главного архитектора Москвы М.В. Посохина:
- Прекратите печатать свои "Проекты и свершения"! Вот вы дали проект нового здания МХАТа из расчета три тысячи мест, а Хрущев возмутился: "Почему не пять тысяч!". Он просто не понимает разницы между театром и стадионом, даже три тысячи - слишком много...
Не помню уж, какое решение окончательно приняли, но шума было много.
Умные хозяйственники тоже хотели использовать влияние газеты. Позвонил министр продовольственных товаров РСФСР:
- Помогите рассосать пробку. В Москве скопилось фруктовых компотов и соков на 100 млн. рублей. Люди просто не знают, как полезны эти продукты.
Я, как всегда, долго не раздумывал.
- Можете перевести редакции 10 тыс. рублей?
- Могу, на все согласен.
Я подрядил трех опытных журналистов и поручил им провести вначале рейд по продовольственным магазинам, а потом по ресторанам и кафе. Оказалось, что почти всюду в ассортименте не было ни компотов, ни соков, ни фруктовых консервов. Газета опубликовала две острые критические статьи. Тут же были изданы приказы Главного управления торговли и Главного управления общественного питания, обязывавшие пересмотреть ассортимент. Газета дала несколько статей видных медиков, подробно объяснивших пользу этих продуктов. В популярном у читателей "Справочном бюро" "Вечерки" напечатали несколько наивных вопросов и обстоятельных ответов на ту же тему. Словом, через месяц соки и компоты с полок как ветром сдуло. А оставшиеся 7 тыс. рублей пошли на премии вечерочникам.
Клапан на котле, или видимость плюрализма
В "Вечерней Москве" дела обстояли неплохо. Тираж продолжал расти, настроение было хорошее. "Вечерка" активно влияла не только на общественное мнение, но и на органы власти. Под постоянным прицелом были бюрократы, бездельники, хапуги. В те времена с печатью считались, к ее слову прислушивались - не то что сейчас, когда газета может опубликовать острый разоблачительный материал, привести неопровержимые факты - и ничего, никто не реагирует. Повторюсь: в 90-е годы общество добилось свободы печати, а власти свободы... от печати. Ныне же предпринимаются попытки вновь накинуть узду на неугодных журналистов, особенно телевизионщиков, создать всякие наблюдательные советы, восстановив тем самым цензуру.
Но тогда, в те прошлые годы, мы, даже не мечтая о свободе печати, все же умудрялись кое-чего добиваться. А что может быть прекраснее для газетчика, чем сознание, что ты влияешь на жизнь, что может быть прекраснее для редактора, чем длинные очереди к газетным киоскам за твоим детищем!
Редактора "Вечерки" приглашали на все театральные премьеры, концерты, выставки художников, на приемы в иностранных посольствах. Довольно быстро я стал "невестой на выданье": то меня пригласил пойти к нему замом главный редактор "Известий", знаменитый журналист и зять Хрущева Алексей Иванович Аджубей, то мне предложили пост заместителя председателя Государственного комитета по телевидению и радиовещанию. Но я отказывался, предпочитая оставаться в своей любимой "Вечерке".
И вдруг звонок главного редактора "Литературной газеты" Чаковского: "Не можете ли заехать на пятнадцать минут?". "Чего ради!" - подумал я. О Чаковском я знал, что это средний писатель, автор неплохой повести о блокаде Ленинграда; знал, что он вечно курит вонючие сигары, бриолинит волосы и очень сутулится. А отношение к "Литгазете" было у меня едва ли не презрительное: ведомственное издание Союза писателей с ничтожным тиражом в Москве. В "Вечерке", всегда гнавшейся за оперативностью, я ввел правило: если какая-нибудь центральная газета раньше нас даст важную информацию о московской жизни, заведующий отделом, прозевавший новость, наказывался. На "Литгазету" это правило не распространялось, нас она почти никогда не опережала, а если даже и давала первой интересную информацию, то кто же ее читал...
Чаковский был значительно старше меня, и элементарная вежливость заставила поехать к нему. Я вошел в огромный кабинет, пропахший сигарным дымом.
- Вот почитайте два документа, а потом поговорим, - сказал Чаковский после приветствия.
Первым была его записка в ЦК. Редакция предлагала преобразовать "Литгазету" в еженедельное шестнадцатистраничное издание нового типа, с тем чтобы оно освещало важнейшие проблемы духовной жизни общества и могло при этом выражать и неофициальную точку зрения.
Как утверждают, первоначально это была идея Сталина. В конце 40-х годов, когда разгорелась "холодная война", "Литгазета" стала печатать забористые статьи на международные темы, вроде знаменитого фельетона под заголовком (если не ошибаюсь) "Политик в коротких штанишках" - о президенте США Гарри Трумэне. Когда соответствующее посольство обращалось с протестом в МИД, там отвечали: "Литгазета" - неофициальное издание, выражающее точку зрения советской общественности, а в СССР - свобода печати, ничего поделать не можем. После смерти Сталина газета постепенно утрачивала свой полемический пыл.
