Спокойствие, короткие и быстрые приказы капитана Ломского подбадривали уставших воинов. Паники или уныния и следа нет. Наоборот, все готовы к бою. В недавних боях наши воины на собственном опыте убедились, что фашистские танки уязвимы. С наступлением темноты главные силы батальона в полном порядке переправились через реку Уды и вышли из района, где им грозило окружение.
В лесу у Лизогубовки вместе с обозом находились поврежденные штабные машины. Когда вражеские танки подошли уже совсем близко к Лизогубовке, наши воины не растерялись; они достали из штабных ящиков все наиболее важные бумаги, прежде всего списки личного состава батальона. Нетрудно представить себе, что бы произошло, если бы эти списки попали в руки гестаповцев. В Чехословакии родственники, знакомые, товарищи наших воинов подверглись бы арестам, допросам, пыткам, казням... Все, что можно было унести, воины решили взять с собой, а остальное - уничтожить.
На глазах чехословацких воинов, оставшихся в лесу у Лизогубовки, в неравном бою с фашистскими танками на опушке геройски погиб весь личной состав советской артиллерийской батареи. Теперь вражеские танки с автоматчиками устремились в сторону Лизогубовки, куда двигались и наши бойцы. Другой дороги не было. Танки остановились за ее поворотом, а автоматчики стали "прочесывать" Лизогубовку с севера на юг. Наши не могли пробираться оврагом: этим путем было бы невозможно провести больных и раненых. И они решили идти селом, соблюдая крайнюю осторожность. Получилось, что по одной улице Лизогубовки шли наши, а по другой - гитлеровцы. И все же наши воины сумели пройти незамеченными. На следующий день они соединились с главными силами батальона в Скрипаи, на другом берегу Северного Донца. Сюда же от командующего 3-й танковой армией возвратился и я. Теперь мы снова были все вместе, кроме тяжелораненых, которые как раз в это время спешно покидали Харьков. Ценой огромных потерь врагу еще раз удалось захватить на короткий срок разрушенный город.
Группу чехословацких раненых, находившихся в это время в Харькове, вывел Антонин Сохор, раненный в руку. Не все тогда спаслись; многие погибли в харьковской больнице или на улицах города.
Эрик Фрешл, тяжело раненный в ногу, не смог уйти вместе с другими, но и не сдался врагу. Последняя пуля для себя - таков был железный закон для каждого чехословацкого воина на Восточном фронте. Так поступил и молодой коммунист Эрик Фрешл. Он не помнил отца, вырос сиротой, с мальчишеских лет жил и боролся за светлое будущее молодых рабочих и студентов. Еще юношей Эрик Фрешл вступил в комсомол, затем стал членом партии. Фрешл обладал незаурядным талантом журналиста и писателя. Находясь на службе в домюнхенской армии, этот замечательный человек до конца службы оставался рядовым - для него не нашлось даже должности командира отделения. Видимо, потому что он был коммунистом.
В мае 1939 года Фрешл как политический эмигрант прибыл в Катовицы. 1 сентября он с группой товарищей двинулся на восток. Эту группу вел через разбитую и горящую Польшу врач Энгель. В Советском Союзе Эрик Фрешл работал в совхозе. День 22 июня 1941 года застал его на педагогических курсах, он преподавал немецкий язык. В то время он жил и работал в Ахтубе. Там у него была семья - жена Анежка и маленький сын, после освобождения трагически погибший в волнах Тиссы. В феврале 1942 года Эрик Фрешл одним из первых прибыл в Бузулук. И вот теперь его нет в живых. Погиб один из самых лучших, самых мужественных воинов и командиров, участвовавших в бою за Соколово.
7. История раненого бойца
Раненый свободник Бедржих Штейнер лежит на окраине Соколово. Как быть? Его видит вражеский минометчик. Бедржих перед ним как на ладони. Главное молчать и не шевелиться. Минута - вечность, пять минут - пять вечностей. Течет кровь, ватная телогрейка промокла. Но вот стрельба затихает, бой кончился. Враг, очевидно, решил, что солдат мертв. А может, просто его не заметили? Как бы там ни было, но он - один.
Наконец, стемнело, да тучи как нельзя более кстати затянули сияющий диск луны. Медленно, совсем медленно, ногами вперед, головой к противнику Бедржих спустился с берега и пополз по льду реки. За ним тянулась алая лента - кровь.
"Нет, Бедржих, так дело не пойдет, ты истечешь кровью", - говорил себе Штейнер. Он поднялся и, шатаясь, побежал к северному берегу. По дороге он наткнулся на ротного повара Франту Рамуса. Повар тоже ранен, но легко.
- Ну и вид у тебя, - ужаснулся Рамус.
- Мне худо, Франта. Выдерни у меня шнурки из ботинок и перетяни руку, а то я истеку кровью.
Повар перевязал товарища. Вдвоем они отправились на батальонный медицинский пункт к Энгелю и Широкому. Штейнера лихорадило, он пытался крепче сжать челюсти, но напрасно: зубы громко выстукивали дробь. Его положили в левом углу. Санитарки Ружичкова и Брукнерова укрыли его своими шинелями, но и это не помогло: Бедржих потерял слишком много крови и не мог согреться. К нему подошел врач.
- Ничего, Бедя, это не так серьезно, не волнуйся.
Все доктора так говорят, но по их лицам видно, что это только утешение. И хотя им не всегда удается обмануть больного или раненого, они должны так говорить. Хорошее настроение и надежда - залог успешного лечения.
- Но я знаю, что рука раздроблена.
Бедржих произнес это своим обычным голосом, стало быть он уже немного согрелся. Рядом с ним лежал Горовский. Раненный в грудь и в живот, он хрипло дышал и умоляюще поглядывал на врача. Он молод, ему хочется жить. Раны причиняют ужасные страдания, особенно та, что в живот. Ночью Горовский умер.
На следующий день Штейнера посадили в газик и с 17 другими ранеными отправили в Харьков. Однако не успели они проехать и пяти километров, как мотор отказал. Починить его не удалось. Раненые продолжали путь пешком. Штейнер прочел на лицах товарищей отчаяние. Решив, что главное сейчас - это сохранить спокойствие и набраться терпения, он немедленно принял на себя командование группой. Шутками и остротами ему удалось немного поднять настроение товарищей. Для тех, кто не мог идти, Штейнер раздобыл сани и мохнатую покорную лошаденку. По дороге Бедржих встретил Эрика Фрешла и других ребят, тоже направляющихся в Харьков. Все мечтали поскорее попасть в госпиталь. Там они надеялись получить не только действенную медицинскую помощь, но и чистоту, тепло, отдых... Как прекрасно и вместе с тем мучительно было представлять себе все это.
- Образумьтесь, ребята, не спешите в госпиталь, - убеждал раненых Штейнер. - Немцы прорвали фронт с севера и с запада. С минуты на минуту они могут быть в Харькове. Вряд ли там остался госпиталь.
Он говорил впустую: ребята ни о чем другом, кроме госпиталя, не желали думать.
- Ну, раз вы хотите в Харьков, так пошли в Харьков.
Попасть туда изъявлял желание и Карел Фридрих, замечательный спортсмен.
Когда они 11 марта добрались, наконец, до харьковского эвакуационного госпиталя, на окраине города уже шли бои. Увидев медсестру, Штейнер поспешил сам разбинтовать свою руку. Перед ним стояла красивая молодая женщина лет 20-25, но уже седая. Она осмотрела раненую руку.
- Чех?
- Да.
- Была я у вас, в Хомутове. Захватили меня там немцы, но я бежала. Больше мне нельзя к ним попадаться.
Свист бомб, знакомый вой пикирующих бомбардировщиков, и вновь разрывы бомб.
Медсестра исчезла под обломками.
Как быть теперь? Бедржих сорвал с шеи зеленый военный шарф и здоровой рукой перевязал им руку, помогая себе зубами. В хаосе Штейнер потерял свою группу и остался один. Подумав, он двинулся на север. Однако там шли бои, и перейти реку не удалось. Тогда он двинулся на восток. В Чугуев Бедржих попал как раз в ту роковую минуту, когда на город сыпались фугасные и зажигательные бомбы.
И опять среди руин и пожарищ бредет в одиночестве 28-летний чехословацкий боец. Его мучает голод. Он не ел уже несколько дней! Наступила ночь. Но Бедржих все идет и идет. Голод вроде прошел. Рука почернела. Ему это знакомо - газовая гангрена. Но его организм сопротивляется, и он продолжает идти на восток. Рука загнивает, все сильнее запах тления. То тут, то там он видит изможденные лица женщин и детей. Штейнер не понимает, что происходит, но чувствует, что его сторонятся.
