... Естественно, с прилагательными, которые звучали, как то и подобает в стенах университета, вполне научно: "Антиисторические". "Компаративистские". "Структуралистские". "Пацифистские". "Формалистические" и так далее и прочее.
Куда как веселее и спокойнее звучало "проходимческие"... Это означало, кого-то опять в комнате общежития "застукали", заметили, попросту говоря, в костюмах Адама и Евы. Предавались преступной страсти на казенных простынях... За это не исключали. Лишь выставляли на позор!
Хуже всего, не дай Бог, когда о взглядах писалось: "Антисоветские..."
Тут уж всем грезились места, куда, по известной русской поговорке, Макар телят не гонял...
...Яшу вызывали на собеседование, полдня мытарили, чего хотели -- не рассказывает. Подписку, говорит, взяли... Не факультет, а минное поле. А попробуй не прийти на "бдения". "ЯВКА СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА"...
Леля оглядела куски картона, ватмана, перевернутые обои и бумажные клочки новым обостренным взглядом, стараясь додумать что-то и страшась додумать...
-- Леля! -- услышала она резкий, как скрип двери, оклик. Высокая, полнотелая, в зеленой кожаной куртке девушка дышала ей в лицо запахом табака. -- Ты расписалась с Яшей?
Кровь прилила к вискам Лели.
-- Что это вдруг?
-- Ты подозрительно спокойна. Думаю, бросила якорь в Москве, расписалась с ним... Нет? Не врешь?
За входной дверью послышался знакомый сухой хлопок. Кто-то вышел из комнаты распределительной комиссии. Студенты сразу перестали петь, шутить, кричать. Они уже были готовы броситься к товарищу с одним и тем же вопросом: "Куда?"
Но это опять появился длиннорукий Юрочка Лебедев. Юра сегодня впервые в жизни, как он сам объявил, "сидит на Олимпе от комсомольского бюро". Он неторопливо и даже чуть важно, откинув всклокоченную голову, как и полагалось "олимпийцу", подошел к Леле. Произнес, испытывая трепет от собственного, возросшего в эту минуту, значения:
-- Следующая -- ты...
Когда Юра снова занял свое место в распределительной комиссии, у дверей, на подлокотнике кресла (в кресле ему не сиделось), проректор Оксана Сидоровна Вознюк с карандашом в руках просматривала заявки.
Юра смотрел на ее руки. Они были не очень-то красивы, эти сильные красноватые мужские руки. Пальцы коротки. Ногти с полуоблезлым маникюром подстрижены вкривь и вкось. На среднем пальце чернила, как у школьницы.
Но они казались Юре удивительными, руки Оксаны Сидоровны; они взрывали, во время войны, поезда с гитлеровцами. А после войны она написала книгу, которую Юра читал со словарем, хотя она и была издана по-русски. Она называлась "Бафтинг в реактивной авиации"...
Сотрулник отдела кадров, сутулый молодой человек в порыжевшем пиджаке, раскрыл картонную папку -- личное дело студентки Светловой. Усыпительно, будто муха билась в стекло, жужжал его вялый голос:
-- "В белой и царской армии не служила.." -- Захлопнув папку, он сказал устало, но твердо, как приговор: -- Транспортабельна!
-- Транспортабельна! -- в ужасе вырвалось у Юры. -- Как о кирпиче...
Ответом его не удостоили.
-- Мы выдвинули Светлову в аспирантуру, -- донеслось из угла, где подремывал (по крайней мере, Юре так казалось) академик Сергей Викентьевич Родионов.
-- Ректорат возражает! -- решительно заявила Оксана Сидоровна.
Родионов откинулся на спинке кресла. В старческом фальцете прозвучали недоумение, досада, раздражение:
-- Она лучшая моя студентка. Свободно говорит на четырех языках. Шесть знает пассивно. Ее диплом будет напеча...
-- Это -- известно! -- перебила его Оксана Сидоровна и добавила вскользь: -- У нас есть свои соображения.
Соображения были продиктованы отнюдь не кандидатурой Светловой. Оксану Сидоровну предупредили из Министерства, что в этом году академик Сергей Викентьевич Родионов ("потворствующий безродным космополитам" -- как гневно говорили в Министерстве) не получит ни единого аспиранта.
"Девушка тонны литературы читает. Полиглот. Все силы убьет на подготовку, -- подумала Оксана Сидоровна. -- А потом ее обухом по голове: "Мест нет!" Нехай лучше погреется лето на речном песочке". -- И она подтвердила непримиримо: -- Да, есть соображения...
Сергей Викентьевич тут же возненавидел соображения, которые выталкивают из университета самых талантливых учеников, а заодно и самою Вознюк. Теперь он мысленно прозывал ее не иначе как парттетей и, его бы воля, немедля проводил из университета пониже спины.
К "парттетям" у него был свой счет. Сколько на его памяти было таких, на помеле!
-- Кафедра, извините, настаивает...
-- Это ваше право, -- устало произнесла Оксана Сидоровна, глядя не на вошедшую Светлову, а на следующее дело.
О дальнейшей перепалке студенты рассказывали шепотом. Сергей Викентьевич за дверью долго кричал, на кого -- неизвестно...
II
После перерыва распределение продолжалось. Академик Родионов ушел на заседание Ученого совета университета, от филологов присутствовал только комсомольский секретарь Юра Лебедев.
Еще не отзвенел звонок, а студенты, которые толпились возле дверей, уже шептали друг другу с удивлением, негодованием:
-- Надька отказалась ехать во Владимирскую область!
Высоченная девушка в зеленой кожаной куртке ("атаман-девица", -подумала председательствовавшая Оксана Сидоровна Вознюк, когда та вошла) отбрасывала со лба обесцвеченный перекисью локон и упрямо повторяла:
-- Вы мне обязаны предоставить работу здесь. У меня мать -- сердечница, на второй этаж подняться не может.
Юре всегда было стыдно, когда на его глазах лгали. Он слышал, как Надя в коридоре шутила со своей матерью: "Я не из тех, кого можно выгнать на Волго-Дон -- надолго -- вон".
-- Вы говорите, ваша мама не может подняться на второй этаж?! -- с возмущением воскликнул Юра, поднимаясь. -- Да ведь она стоит здесь, за дверью, на четвертом этаже!..
Оксана Сидоровна с готовностью пошла навстречу девушке и определила ее туда, где, как она заметила, "не выстроен ни один двухэтажный дом".
Она перелистывала уже другое личное дело, а губы ее все еще были поджаты непримиримо. Оксана Сидоровна уже дважды перечитывала: "Здоров. Два курса математического". Наконец, она отодвинула картонную папку.
"Воду решетом носим... Пять лет воспитывали деваху..."
Оксана Сидоровна злилась и на себя ("в университете всего месяц, никого из филфака не знаю, черт дернул распределять без ректора"), и на Родионова, и даже на очередное личное дело, которое она начала вновь листать.
-- Гильберг Яков Моисеевич.
Чем больше углублялась она в анкету, тем быстрее проходила злость. Биография у юноши боевая. Летчик-наблюдатель. Затем, после ранения, флаг-штурман бомбардировочной эскадрильи. И какой-то еще... минно-торпедной...
"Неужто у нас было, как у японцев? Люди-торпеды? Камикадзе?.. С ума сойти!.. Так! Три ордена Боевого Красного Знамени. Два -- Отечественной войны. Медалей... Ну и парень!.."
Привычным взглядом окинув партийную характеристику студента, Оксана Сидоровна прочитала только заключительный абзац: ей все было ясно. Лучшего кандидата на должность директора техникума в Охотске и желать нельзя.
-- Попросите его!
Юра позвал Яшу Гильберга и остался в коридоре, присоединившись к возбужденным студентам, которые бранили, уговаривали, стыдили Надьку.
Оксана Сидоровна не спеша подняла голову. К ней приближался, казалось, разболтанной походкой узкоплечий смуглый юноша. Еще издали он пристально взглянул на нее большими антрацитовыми глазами. Он чем-то напоминал ей древнего египтянина, то ли плоским лбом над прямым острым носом, то ли приподнятым подбородком.
Подойдя к стулу, юноша не сел, а плюхнулся на него.
"Даже сидит, как мумия", -- отметила про себя Оксана Сидоровна.
Только тут она разглядела, что яркий зеленоватый пиджак юноши был наброшен внакидку. Внакидку?! Это уж слишком!.. И галстук пижонский, будто на танцульки собрался.
