- Идите сегодня. Прощеное воскресение - не забудьте... Ну а в случае чего, хоть и поздно - приходите.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
- Лев Ильич, вас спрашивают... Лев Ильич!..
Он открыл глаза и приподнялся на локте. Над ним стояла Дуся.
- ...Вы меня простите, я было спросила "кто", а там рассердились.
- Да, да, - сказал Лев Ильич, - я сейчас, сейчас...
Он натянул штаны, ботинки, накинул пиджак и вышел в коридор, еще плохо понимая, почему вдруг и кому он с утра понадобился, да и у кого мог быть этот телефон?..
"Ты уж извини, что вынуждена тебя тревожить, знаешь, это не в моих правилах. Если б мои дела, дождалась твоего возвращения из командировки - так, что ли, назывался твой отъезд? А то и твою подругу командировочную обругала..."
- Да, да, - говорил Лев Ильич, - что случилось? "Я просто позвонила на работу, думала, может, ты сегодня вернешься, так чтоб тебе сразу сказали, чтоб успел..."
- Что случилось, Люба? - с тоской повторил Лев Ильич. Он уже опомнился, пришел в себя и успел даже подумать о том, что вот это ему наказание - не послушался вчера отца Кирилла, сказано ему было, чтоб вчера ж и шел домой. Вот тебе и Прощеное воскресение!
"Так что извинись перед дамой - это не в моих правилах. Я просто не люблю, когда у меня спрашивают объяснений. Впрочем, как знаешь, можешь не извиняться..."
Лев Ильич молчал.
"Ты слышишь меня?"
- Да, - сказал Лев Ильич, - я слушаю, Люба.
Ну почему, как так вышло, что он вчера не пошел домой? "Домой" - поежился Лев Ильич и поправил сползший с плеча пиджак. Сначала так было ему хорошо, так счастлив он был всем, что произошло с ним, да и рано, не мог он сразу, не пережив всего, идти и начинать этот тяжкий, непосильный ему разговор. Потом человека не мог так вот, тоже сразу оставить, оттолкнуть. А потом и поздно стало - что ж опять ночью, и опять там люди... Не захотел, побоялся, чего там причины выдумывать...
- Погоди, погоди! - закричал он. - Как похороны? Чьи?
"Ты что, не слушаешь меня?.. Дядя Яша умер... Лучше я прочту тебе телеграмму..."
Вот оно что!.. Яша... И он вспомнил почему-то не последнюю с ним встречу год назад - да какая это была встреча, когда сидел перед ним и не узнавал его, хотя, вроде бы, и говорил, и расспрашивал, то прямо светски улыбаясь, то напуская на себя нелепую важность, старичок с желтым лицом скопца. Как же не узнал, когда такой откровенностью поделился - небось, не каждого удостаивал! Вдруг наклонился к нему и прошептал: "они в уборную пробрались, а я их перехитрил - я горшок держу под кроватью... Нет, что ты! Это я нарочно, чтоб им глаза отвести. Они-то, известно, в горшке ставят свою аппаратуру, а я, знаешь что? Я - под себя, а? Что скажешь? Разве им придет в голову - куда? разве додумаются, чтоб я - понимаешь, я! Как придумал? Под себя! Где им меня перехитрить..." - довольно хихикал старичок, а у Льва Ильича, когда вспоминал, еще долго ныли зубы. Разве это была "встреча"!.. Он вспомнил другого Яшу - тот только что вернулся из лагеря после второй своей посадки. Самая пора начиналась Великой Реабилитации. Он встречал его на рассвете, лето стояло, утром такая свежесть была, улицы пустые, чистые, они ехали с вокзала в трамвае куда-то в Марьину рощу - Яша, две его дочери и он - Лев Ильич. Яша и тогда все улыбался, но не так, как в последний раз, а светло, хотя и робко в окошко поглядывал, а Лев Ильич завел разговор о том, что все изменилось, кончилось, что вот, его явление в Москву только первая ласточка, что, мол, погоди, скоро и Лубянка распахнет свои двери, они прочтут дело отца - все узнают, а дальше!.. Дальше Лев Ильич и сам тогда не знал, чего он хочет. Только его сразу осадил Яшин потухший взгляд, он схватил Льва Ильича за руку, а другой рукой нагнул его голову к себе в колени - напротив сидел: "Тише, ты с ума сошел - о чем говоришь!" Льву Ильичу неловко было, лицом в грязные штаны, обидно стало, он все не мог освободиться, у Яши руки оказались крепкими. "Да пусти ты меня!.." - взмолился он. "Чего ты боишься? Ты вокруг посмотри!" крикнул он, когда Яша его отпустил. "Я уж насмотрелся, - бормотнул Яша. - Ты их не знаешь." "Это ты ничего не знаешь, ты что, доклада на съезде не слышал? да не тот, что в газетах, а закрытый, что на собраниях читают?" "То-то, что на закрытых, - устало так, безнадежно сказал Яша. - Да и что там, какой еще доклад..." Так ведь Берия-то... - не сдавался Лев Ильич. "Ладно, Лева, сказал Яша, - все правильно, хорошо, - и он, как потом год назад, наклонился к его уху, - только ведь... озорники - не забудь про это..."
"Слушаешь?.. - ударил его в трубке Любин голос. - Вот телеграмма: 'Яков умер похороны понедельник одиннадцать утра нас...' и подписи нет".
- Умер? - переспросил Лев Ильич, глядя на часы на руке, но в темноте коридора не мог разобрать. - Ну да... умер... Ты будешь?
"Нет, - сказала Люба, - это уж фарс какой-то. Зачем я пойду? Если б ты действительно был в командировке, и я б тебя не нашла... А вдвоем на похороны - делать вид... Не хочу. Гляди, не простудись, кто сопли будет утирать. Или обеспечил себе?.." Лев Ильич не сразу положил загудевшую трубку. Он не успел сложить постель, как снова зазвонил телефон.
- Опять вас, Лев Ильич... - открыла дверь Дуся.
"Лев Ильич, я вас подвела? это Таня... - услышал он. - Ваша жена вас разыскивала, у вас умер кто-то. Я и дала этот телефон, а она думала, вы в командировке..."
- Ладно, Танюша, не в этом дело.
"Вы меня простите, я не знала, как поступить..."
- Все правильно, спасибо, что дала телефон.
"А что случилось, Лев Ильич?"
- Дядя мой умер. Больной был, старик... Ну вот, умер... - он уж собрался было положить трубку. - Да, Танечка! - сообразил он вдруг. - Можно я сегодня приду к тебе? То есть, не знаю как получится, но если что?
"Ну конечно. Я только рада буду."
Он быстро оделся, сложил постель.
- Что-то серьезное, Лев Ильич? - спросила Дуся, когда он появился на кухне.
- Дядя умер. Да он больной был, уже два года слабоумный. Спятил, как говорят. Жизнь у него была... затейливая. Через час похороны. Я побегу.
- Чаю попейте - снег на дворе, опять простудитесь. Вы и так больны.
- Хватит мне вас обременять, да и поздно, далеко ехать. Выздоровел я. Простите меня, Дуся, я вчера вас обеспокоил, да и все эти дни. Пойду... - он уже взял портфель.
- Ну а портфель зачем? что ж, не вернетесь?
- Спасибо. Я устроюсь. Отцу Кириллу передайте мою благодарность и извинения...
Он был уже в дверях.
- А Сереже скажите, что марки за мной - не забуду. И простите меня, Дуся...
Времени оставалось в обрез, жили они в новом районе, незадолго до того получили квартиру, Лев Ильич и был там только раз, помнил плохо, а перед тем все Яше не давали квартиру, в бараке, в Марьиной роще проживал с двумя своими дочерьми и несчастной женой... Как-то он не сразу и заявление, что ли, подал насчет квартиры, пропустил время, когда вернувшимся давали безо всякого, боялся лишний раз просить, напоминать о себе, а как набрался духа, там уже надоело это все - больно много оказалось хрущевских крестников - раздражаться начали, тянули, спасибо - обещали. А дали на удивление хорошую, большую квартиру в три комнаты, девочки расцвели, одна сразу мужа привела. А самому-то ему - Яше - чего уж там радоваться: горшок боялся дежать под кроватью.
Снег лепил мокрый, под ногами грязь чавкала, он пока добрался, плутал, как в лесу, меж одинаковыми, без видимого смысла наставленными домами.
У подъезда уже стояла машина, он кинулся к лифту, у дверей споткнулся о красную крышку гроба, люди на площадке, двери настежь, кто-то бросился к нему...
- Лева, Лева пришел! Мама, смотри - Лева!..
"Господи, как изменилась-то!.." - не сразу узнал Лев Ильич. И вспомнил жгучую еврейскую красавицу своего детства с яркими губами, черными, как смоль, косами, всегда почему-то в белом, полную, с томной улыбкой и неподвижными, темными, большими глазами - она несла эту свою красоту перед собой, как пирог на блюде. Она уже давно, правда, была не такой, все ссыхалась и глаза потускнели, но тут перед ним стояла старуха: растрепанная, седая, сухой лихорадочный взгляд ожег Льва Ильича. "А ведь надо было ходить сюда..." мелькнуло у него.