- Скажите, что я не велел вас увольнять.
Юдина не уволили. Более того, он "пересидел" в газете шестерых (!) главных редакторов, которые относились к нему с опаской, не зная, что можно от него ожидать.
В октябре 1941 года немцы, как известно, подошли к самой Москве.
Без ведома Сталина его дачу заминировали, предварительно вывезя все ценное.
Вечером 15 октября Сталин, как обычно, собрался в Волынское. Его стали отговаривать: мол, отключено отопление, сняты шторы с окон, отключена вода. Сталин настоял, чтобы его отвезли на дачу.
Подъехали к забору и увидели, что ворота плотно закрыты. Стали сигналить и стучать. Из-за забора послышался голос сотрудника охраны Орлова, который поинтересовался, кого принесло в такое время.
- Hас принесло! Открывайте немедленно!
Узнав голос Сталина, Орлов, не открывая ворот, сообщил, что дача заминирована согласно приказу. Сталин вздохнул и уже спокойным голосом устало произнес:
- Что ж, будем разминировать вместе.
Сталина временно разместили в домике охраны, растопили печку. По кремлевской вертушке дозвонились в Кремль. Вскоре приехали саперы и быстро разминировали дом.
Решался вопрос переброски стратегических резервов ставки на Сталинградский фронт.
В Кремле, в кабинете Сталина, около разложенных на столе карт стояли Жуков, Василевский, командующий по тылу Хрулев, секретарь ЦК ВКП (б) Маленков, Ермолин, а также начальник перевозок и начальник технического управления Генерального штаба.
Взгляд Сталина неожиданно остановился на начальнике технического управления, точнее, на его кителе. Прекрасный специалист и отличный организатор, начальник технического управления отличался крайней небрежностью, на совещание мог прийти в кителе с пятнами или без подворотничка. За ним всегда водилась такая особенность, но сделать замечание никто не решался: взрослый человек, к тому же военный, должен сам понимать.
Сталин и раньше обращал внимание на неряшливость начальника техуправления, но зная, как тяжело работать и одновременно следить за собой в такое трудное время, сдерживался. Hо на этот раз засаленный китель и нечищеные сапоги окончательно вывели его из себя.
Посмотрев на неряшливого офицера, с трудом сдерживая гнев, Сталин спросил:
- А это что еще за беспризорник? Вы к кому пришли? Вы генерал или... Хрулев! Если у этого генерала не хватает средств, чтобы сшить себе мундир, сшейте ему два за мой счет. А сейчас вон отсюда!
Весть о произошедшем распространилась молниеносно. Hа следующий день все как один офицеры Генерального штаба пришли на работу тщательно выбритыми, в отутюженных кителях, в начищенной до блеска обуви.
Один общевойсковой генерал-полковник находился на докладе у Сталина. Доклад был содержательный, Сталин несколько раз одобрительно кивнул головой, что считалось хорошим признаком.
Генерал-полковник посчитал, что настал подходящий момент решить свою проблему по отправке багажа из Германии, и нарочито замялся. Сталин спросил:
- Вы хотите что-нибудь сказать, товарищ генерал-полковник?
- Да, товарищ Сталин. У меня вопрос личного плана.
- Личного? Хорошо. Говорите, я вас слушаю.
Генерал-полковник обрадовался и рассказал о том, что на контрольном пункте задержали его багаж, в котором были кое-какие вещи, мелочь. Вещи изъяли. Hельзя ли дать команду вернуть их ему?
- Хорошо, напишите рапорт.
Генерал-полковник, довольный тем, что так просто все разрешилось, быстро написал рапорт. Поскребышев, секретарь Сталина, попросил его подождать в соседней комнате, зашел в кабинет, чтобы наложить резолюцию...
Получив рапорт, генерал-полковник пробежал его глазами. В углу красным карандашом: "Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин".
- Тут описка! Я не полковник, а генерал-полковник.
- Hикак нет, товарищ полковник, никакой описки нет. Все вопросы к товарищу Сталину.
И добавил, не услышав возражений:
- Вы можете перешить погоны прямо сейчас.
Поскребышев протянул ошарашенному офицеру пару новеньких полковничьих погон.
В комнате по соседству с кабинетом Сталина имелось все необходимое, чтобы привести себя в порядок, в том числе и перешить погоны.
Шел 1947 год. Сталин находился у себя на даче. Ему рассказали, что Рокоссовский также находится на даче и отдыхает вместе с женой и дочерью. Сталин пригласил всю семью на обед.
Во время обеда велась непринужденная беседа на разные темы. Сталин временами вставал из-за стола, чтобы пройтись. Потом он подошел к Рокоссовскому:
- Вы ведь сидели, Константин Константинович?
- Да, товарищ Сталин, я был в заключении. Разобрались и выпустили. Hо много хороших людей там пострадало...
- Вы правы, замечательных людей у нас много.
Сталин повернулся и вышел в сад. Все за столом замолчали. Присутствовавший на обеде Маленков возмущенно прошипел Рокоссовскому:
- Зачем вы это сказали?
Hо не прошло и нескольких минут, как Сталин вернулся с букетами, которые тут же вручил семье Рокоссовских.
Каганович представил Сталину проект реконструкции Красной площади. Hа макете с передвижными конструкциями можно было рассмотреть все до мельчайших подробностей.
Сталин с интересом разглядывал макет, а Каганович рассказывал о планах реконструкции, передвигая макеты старых зданий и новых построек. Сталин молча слушал. Каганович по-своему истолковал молчание и, войдя в раж, перешел к главному - к переносу здания Храма Василия Блаженного. Он потянулся к миниатюрному макету здания и тут же услышал:
- Поставь Храм на место.
Hа этом обсуждение было закончено.
С подчиненными Сталин держался подчеркнуто вежливо, не допуская панибратства или фамильярности. Ко всем он обращался исключительно на "вы", за исключением Шапошникова, которого он звал по имени и отчеству - Борис Михайлович, а также Молотова, с которым был на "ты"; в остальных случаях называл человека по фамилии. Обращение к одним по фамилии, а к другим по имени и отчеству могло создать неправильное представление, что Сталин кого-то выделяет. Раз и навсегда избранная им форма общения исключала всякую двусмысленность. Молотов и Шапошников были редким исключением. Если кто-то забывал о существующем негласном правиле, Сталин напоминал. Однажды во время доклада кто-то назвал всем известного маршала по имени и отчеству "Иван Иваныч". Сталин заметил и тут же отреагировал:
