Они были в самом сердце Дикого Поля, где изза каждого кургана выглядывали тени древних кочевий, где над каждым бродом еще слышался храп лошадей и посвист стрел... Ни одна война, подумал Седледкий, не минула этот просторный и скупой на краски край.

- Не пора ли наведаться к нашему грузу? - прервал Мирзоев возвышенные размышления Седлецкого. - Любопытных вроде нет. - Он указал на пустынное шоссе.

Вася притормозил неподалеку от невысокого, но густого леска, сплетенного из черного тополя и терновника. Седлецкий, памятуя договор, выпрыгнул на дорогу и открыл потай со стороны зарослей.

Вероятно, Адамян еще не отошел от действия наркотика, еще п л ы л. Да и жара основательно давила на рефлексы. Поэтому он и не попал Седлецкому в голову. Доска, отодранная от ящика, со свистом рассекла горячий воздух и вскользь ударила Седлецкого по плечу. Он увернулся от второго удара, схватил Адамяна за ноги и выбросил на дорогу.

А затем двинул полковника коленом в печень. Произошло все настолько быстро, что Мирзоев успел лишь обежать машину.

- Видал героя? - Седлецкий кивнул на доску с кривыми шипами гвоздей. Убить мог, тварь такая...

Он пнул скорчившегося Адамяна.

- Не зверей, - сказал Мирзоев, копаясь в медицинской сумке. - Сейчас наш мальчик снова ляжет спать.

- Вы за это ответите, - сказал Адамян, с трудом ворочая языком. - Вы даже не представляете...

Вы будете умолять, чтобы вас пристрелили!

Мирзоев воткнул иглу в предплечье полковника, дожал шток. Адамян затих. Они снова втащили его в тайник, положили в ящик и привязали за пояс к доскам - чтобы не вылетел ненароком и не сломал шею. Лишь теперь Седлецкий почувствовал тяжелый запах скотного двора. Мирзоев оказался прав в прогнозах.

Фальшборт вернули на место. Вася, выглядывая в распахнутую дверцу, отчаянно зевал.

- Дальше я поведу, - сказал Мирзоев, подталкивая Васю на среднее сиденье. - Спи, родной, вечером сменишь.

И они помчались дальше, к горизонту, на котором в горячем мареве медленно поднимались белые коробки зданий и трубы Миллерова. Седлецкий искоса поглядывал, как уверенно вертит рулевое колесо Мирзоев, как свободно, откинувшись на спинку сиденья, обращается с педалями.

- Где научился? - не выдержал он через несколько минут.

- Нелюбопытный не научится, - неопределенно ответил Мирзоев. - А любопытный... Впереди гаишники! Что там капитан в Ростове говорил?

- Ночью останавливаться не надо. А сейчас еще не ночь.

- Значит, остановимся.

Гаишник с поднятым жезлом, в расхристанной форменной рубашке, стоял на дороге, словно памятник "неизвестному гаишнику". Чуть поодаль, возле грязных желто-голубых "Жигулей" маялись еще двое милиционеров.

Мирзоев аккуратно притормозил, не доехав до "Жигулей", притер "КамАЗ" к обочине. Спрыгнул на дорогу и лениво пошел к инспектору. Седлецкий встал на подножку со своей стороны.

- Из Дагестана? - спросил милиционер, с разочарованием рассматривая пропотевшую "камуфлю" Мирзоева.

- Из Ставрополя. Вот документы.

- А не из Дагестана?

- Я даже не знаю, командир, где это находится.

Скажи, будь любезен, почему все на дороге интересуются Дагестаном? Медом там, что ли, намазано?

Гаишник повертел документы и спросил с надеждой:

- А может, перед Ставрополем ты в Дагестан гонял?

- Не гонял. Но в следующий раз обязательно попрошусь туда. Что-то там есть, в этом Дагестане...

Инспектор записал номер машины в обтрепанный блокнот и лениво отмахнул жезлом:

- Ладно, проезжай. Привет министру обороны!

- Обязательно, - сказал Мирзоев. - В бане передам.

Едва отъехали, Седлецкий предложил:

- Давай в Миллерово заедем. Поужинаем, чтобы ночью не страдать.

- Рано, - сказал Мирзоев. - Пока светло - проскочим до Богучара. Это уже в Воронежской области. Хоть и надоели вопросы про Дагестан, но отвечать на них лучше засветло.

- Зачем гаишники записывают наш номер? - спросил Седлецкий.

- Большегрузная машина, - пожал плечами Мирзоев. - Рефрижератор. На всякий случай и записывают. Вдруг нас после Миллерова, скажем, затормозят и грабанут. Так будут хоть знать, где в последний раз видели.

- Веселая перспектива, - вздохнул Седлецкий, поднимаясь и вытаскивая автомат. - Пока делать нечего - подготовлю боекомплект.

В Миллерово они не попали, потому что дорога, назло карте, пролегала далеко от города. Они пересекли долину Белой Калитвы, а потом поехали по плоской возвышенности, служащей водоразделом двух ее мелких притоков. Солнце клонилось к горизонту, когда они, вновь попетляв между курганами, вырвались в глубокий простор, в дали неоглядные.

Раскрылась пойма Дона, показавшаяся в первый миг чудесной чашей из переливчатого стекла с зелеными, желтыми и голубыми вкраплениями. Как хороша Россия, подумал Седлецкий, хороша, несмотря ни на что...

На берегу реки Богучар они остановились. Истоптанный берег, заросший мелким пыреем, был покрыт цвирками гусиного помета.

- Не могу, - сказал Седлецкий, стаскивая форму.

И побежал в воду - жилистый, длинный, с кустиками темной шерсти на плечах. Мирзоев тоже снял обмундирование, успевшее побелеть на спине от соли. В отличие от Седлецкого, упавшего в воду как торпеда, он забрался в речку с подвизгиванием, а потом сел у берега, блаженно прикрыв глаза.

- Тут должны быть раки, - авторитетно сказал Седлецкий, подплывая. - Не веришь?

И нырнул.

Мирзоев попытался что-нибудь разглядеть во вспененной воде, но тут его ухватили между ног, и он заорал. Из машины выглянул очумевший со сна Вася, испуганно спросил:

- Что случилось?

- Его рак ухватил, - со смехом объяснил из воды Седлецкий, указывая на убегающего Мирзоева.

Одноэтажный, в пыльных садах городок Богучар встретил их на другом берегу собачьим брехом и закрытыми магазинами. Постучали на окраине в кособокую калитку, и вскоре сердобольная старушка вынесла в фартуке десяток яиц, горбушку хлеба, большой пучок зеленого лука и шматок сала. Седлецкий заплатил, и бабка долго благодарила, осторожно крестила их, пока они шли к машине.

Ужинали на донском берегу, в виду пристани Верхний Мамон, на полянке, под сенью высоченных осокорей и в компании комаров, гудевших, словно штурмовики. Смеркалось, и костерок, который они запалили в надежде отогнать кровопийц, все ярче вспыхивал искрами. Отдохнувший Вася уплетал за обе щеки тушенку, разогретую на костре, яйца, старушкин хлеб и прочие припасы. На помидоры, горкой лежавшие на газетной скатерти-самобранке, никто уже глядеть не мог.