– Не надоело тебе якшаться с разной пьянью?

– Я как Фрэнк Каупервуд[12], – сказал Замурцев, спотыкаясь на чересчур длинном имени. – Я независим и встречаюсь с людьми интересными, а не полезными.

– Фрэнк Каупервуд… – повторила она с сомнением, граничащим с насмешкой. – Фрэнк Каупервуд был миллионер.

– А я что? Я тоже не последний человек по советским меркам!

Постукивание вилки, вопли телевизора. Мисюсь иногда умела так промолчать, что получалось впечатлительней любых слов.

Потом ровный голос:

– Хочешь пиццу?

«Может, надо ожесточиться?» – подумал Андрей. Но ожесточиться не получилось, и он в конце концов сказал:

– Ладно, давай.

Потом он вспомнил, что все-таки главарь семьи, как сказал бы Петруня.

– А ребенок где?

– Занимается.

– Это хорошо.

Андрей тоже сел перед ящиком для идиотов и откусил кусок пиццы.

– Про Залив показывали?

– Показывали и говорили что-то, но я не разобрала, по-арабски ведь.

– Ничего, в десять снова будут новости, я тебе переведу.

– Маслом пиццу помажь, полезно, чтобы ногти не слоились.

– Пап! Па-ап!

– Слышишь? Юлька кричит – тебя к телефону.

– Да ну их всех… (скаламбурил сам для себя) в баню!

– Ты что! Вдруг что-нибудь важное.

– Па-ап!

Как у них все основательно и правильно, прямо секретариат, а не семья.

– Не ори, иду!

Юлька преданно протягивала трубку, зажав ладонью микрофон.

– Из посольства, говорят…

– Разберемся, иди… Алло! У аппарата.

В телефоне был Леша Жандарев, молодой посольский парнишка, почему-то с большим подобострастием относящийся к Андрею, кажется, после задушевного разговора то ли о Максимилиане Волошине, то ли о преимуществах блю терьеров.

– Андрей Сергеевич, добрый вечер, извините, пожалуйста, за беспокойство, но я решил позвонить… получилась такая история с Суслопаровым Петром Яковлевичем…

«Испортил все-таки Петруня воздух в сауне!» – выскочила самая первая мысль, и как-то сразу не связалось: зачем же ему-то звонит Леша, если история получилась с Петром Яковлевичем? Но тут же нужная догадка пришла вместе с гаденьким сквознячком в животе, хотя он и сказал деланно ровным голосом:

– Какая именно… м-м, история?

Леша не успел ответить; в трубке было слышно, как на его голос стал наезжать чей-то более сильный, и вдруг в ухо громко зазвучал Войцыцкин, старый приятель, помощник военного атташе:

– Старик, тебе уже рассказали? Тут Петруню взяли под изрядным баллоном. Что же ты ему мозги не вправил? Он поперся сдуру в клуб и нарвался на Непейного, само собой. А у того, сам знаешь, какое губернаторское положение, ему хоть бы как-нибудь обозначиться, напомнить, что он ум, честь и совесть. Виквас тоже на Петруню взъелся, время ведь режимное…

Андрей ощутил, что в двери возникла Мисюсь. Так и есть: Мисюсь, да еще с выражением «что стряслось?» на лице. Он махнул ей рукой: иди, иди! и снова прижал к уху войцыцкинский голос.

– …закладчиков хватает, видели, как вы у посольства расстаться не могли. Так что готовься завтра штаны снимать.

– А я-то здесь при чем? – сказал Замурцев почти оскорбленно. – Подумаешь, видели у посольства!

– Ну, как знаешь. Петруня тоже не герой-партизан, возьмут его за хипок, – неизвестно, чего нарассказывает. А я тебе говорю: Непейному ваш кульбит прямо подарок ко дню рождения. Он как раз метит в советники по кадрам. Так что думай, напрягайся.

– Спасибо, – сказал Андрей, и от беспомощной ненависти к ситуации, и к Непейному, и к Петруне получилось как-то слишком униженно-подобострастно. Но хуже всего, что Мисюсь еще была здесь и все поняла, да и что тут было понимать!

– Догулялись, мистер Каупервуд?

– Что-ты-имеешь-в-виду? – спросил он почти по слогам, пытаясь выиграть время, чтобы справиться с растерянностью.

Он терпеть не мог, когда его видели растерянным, тем более, знал, что через секунду это пройдет, и мозг начнет изворачиваться, бороться, даже, может быть, впадать в нездоровый азарт, поскольку характер у него, в общем-то, был в деда: внешне мягкий, но с пружиной, а то бы его давно втоптала в домашний коврик такая волевая и умная женщина, как Мисюсь.

– Ты сам прекрасно знаешь, что я имею в виду. Кто это звонил?

– Войцыцкин, из посольства.

– И что там? Дружка твоего высылают?

– Пока только поймали.

– Ну, значит, завтра вышлют. И тебя, дурака, следом. Только мы вот, чем виноваты?..

На последнем слове голос Вероники дрогнул чисто по-женски. Конечно, обидно и позорно уехать из страны из-за какой-то глупой пьянки.

– И что мы теперь будем делать?

– Только спокойно! – Андрей знал, что главное – не дать камню покатиться с горы. – Ты должна мне помочь быстро исчезнуть.

– Как – исчезнуть? Куда исчезнуть? – Мисюсь, разумеется, своим чересчур конкретным и обстоятельным умом уже крепко увязла в горестной ситуации, и пока все закоулки ее воображения не заполнились ужасающими подробностями гибели Помпей, нужно было оторвать внимание от вулкана, тем более, что в ближайшие полчаса ее помощь действительно была нужна.

– Я думаю, Виквас меня не будет топить…

– Кто это – Виквас?

– Ты что! Я же тебе рассказывал. Виктор Васильевич, офицер по безопасности. Он мужик ничего, но сейчас одна сволочь шум подняла. Петруню, может, и утопят, но если у меня будет что-то вроде алиби, никто раскапывать не станет, нужно им! Одним дураком насытятся!.. Стой здесь.

Он схватил трубку и набрал номер, а Вероника, обессиленная сумасшедшим ветром, вдруг ворвавшимся в надежное, просчитанное существование, обреченно опустилась на диван.

– Алло! Дилором? Мирсаид дома?.. («Дома!» – шепнул он расстроенной Мисюсь и подмигнул, будто готовился обрадовать всех потрясающей шуткой) Мир, привет! Узнал? Как сам?.. Ну и прекрасно. Ты мне круто нужен, есть одно важное дельце… Еще важней, чем на миллион… Конечно, за мной не заржавеет (жене – скорчив обезьянью рожу, жестами: сейчас мы ему врубим, вот обалдеет! умора!). Я, видишь ли, уезжаю срочно в командировку… да-да, именно в это самое замечательное время, на ночь глядя. Но это еще не самое интересное. На самом деле я уехал вчера утром, ты понял? Так что подтверди, если кто спросит. Да, мне надо. Очень… Завтра в посольстве узнаешь… Почему секрет? Были с Суслопаровым в бане, а он нарезался и влип. Может, кто-то нас видел вместе. Как он садился ко мне в машину… Наверняка болтать языками начнут, не мне тебе рассказывать. Но я-то – ты ведь чувствуешь? – в полном ажуре! Хочешь – дыхну? (поскрипывающий смех) Да, вот еще: справочку о командировке, как консул, напиши после возвращения, ладно?..

Прошла примерно половина вечности, после чего наконец из электрического молчания послышалось:

– Н-ну, ладно… В память, учти, о нашей дружбе в институте.

– Спасибо, старик, – проникновенно сказал Замурцев уже своим натуральным голосом, без нервических рож и припадочного смеха. – Я, знаешь, не сомневался, что ты поймешь.

– Больше так не делай, – посоветовала трубка с легким южным акцентом, вместив в эту фразу все: бескрайнее море благородства и смертельную усталость от людской нечистоплотности. Но пришлось выпить смесь, не морщась.

– Все. Нормально, – сказал он, положив трубку. – Пусть теперь разбираются, с кем Петруня в темноте приезжал.

– И куда же ты отправишься? – спросила Мисюсь.

– Куда-нибудь подальше… – тут его осенило: бирюзовая река, лиловые горы… – Туда… на север, к Дейру.

– В Дейр эз-Зор! Это же у черта на рогах!

– Правильно. У черта! У дьявола! Тем лучше.

– А почему не в Хомс какой-нибудь или не в Тартус? Ближе все-таки. И от войны подальше.

– Это уж позволь решать мне.

Последние слова получились громко и внушительно, даже строго. Услышав этот рык взволнованного льва, Вероника не стала спорить, чем еще раз доказала, что она умная женщина.

– Па-ап! – прилетело от Юльки. – Что это вы там?