-- Докажешь, как же! -- снова хмыкнул тот, что шаркал тапочками.-Солдат убит, шериф убит. Каждую ночь стрельба. Ничего мы здесь не добьемся. Надо снова вводить сюда войска, как год назад.

-- Смешно,-- хохотнул третий.-- Шесть тысяч солдат против шести тысяч жителей, включая грудных младенцев. Американская армия оккупирует американский город. Америка против Америки. Как в страшном сне, будь оно все проклято.

-- Да, ты прав, парень,-- зарокотал басок.-- Америка против Америки. И с оружием в руках. Я вчера с лейтенантом Блэкстоуном объехал все здешние магазины и бары. У каждого хозяина в кабинете автомат висит, у каждого продавца задний карман оттопыривается. Говорят, здесь на шесть тысяч жителей, включая грудных младенцев, не меньше десяти тысяч единиц оружия. Вот так-то1 Загляни-ка, дружок, в холодильник насчет пива.

Прошаркали, прошлепали шлепанцы с балкона в комнату. Было слышно, как над столом щелкнула зажигалка. Потянуло дымком от сигареты.

-- Мы по дороге в Кейро одно убийство предотвратили,-- снова послышался басок.-- Из Спрингфилда нам по радио приказали завернуть на молочную ферму. Сын отца хотел убить. Семейная ссора. Обычное дело. Началось все это, как мы потом узнали, в тот день, когда сын вернулся домой из морской пехоты. Отец, хозяин фермы, тогда, говорят, здоровяк был, не то что сейчас -- пенек трухлявый. Сели они по-родственному под дерево и крепко выпили "за возвращение". После очередного стакана отец так озадачил сына, что тот на время речи лишился. Старик, как нам сын рассказывал, сказал примерно следующее: "Ты, сынок, всегда был бездельником, работы фермерской чурался, оттого и в морскую пехоту из дома удрал. Пока ты, голубчик, где-то там в своем красивом мундире красовался, я твою старуху мать здесь похоронил и один своими плечами эту ферму подпирал, чтобы она не развалилась. А ты на все готовенькое вернулся и, небось, надеешься, что я тебе хозяйство в наследство передам. Так вот -- дудки! Пока есть силы, буду сам тянуть, а почувствую, что слабею, продам ферму. Однако ты мне сын, и мне тебя жалко. Хочу из тебя человека сделать. Для этого хочу свею ферму не кому-нибудь, а тебе продать. Денег у тебя нет, это я знаю. И не будет никогда, это я тоже знаю. Так вот, предлагаю тебе работать .у меня батраком. Буду тебе зарплату платить. С вычетами, конечно, за питание, за койку в доме и так далее. Накопишь деньжат-- выкупишь ферму, будешь сам хозяйствовать, ,а не сумеешь накопить -- пеняй на себя. Покупателя я найду, можешь не сомневаться".

В тот вечер они здорово подрались. Лупили друг друга, пока не упали без сил. Сын потом целую неделю кровью сплевывал. У отца левая рука плетью повисла: научили кое-чему сына в морской пехоте.

Ушел бы он с этой проклятой фермы куда глаза глядят, да не мог. Приковал его отец. Знал он про сына такое, что, заяви полиции, сидеть бы бравому морскому пехотинцу в тюрьме лет пять, а то и больше. Было одно темное дело в юности. Оттого в свое время он и в морскую пехоту удрал, а вовсе не потому, что коровьего духа не любил.

Стал сын батрачить у отца. А что поделаешь? По сути дела, отец ведь только добра желал. Серый волк тоже кусает волчонка. Для чего? Для того, чтобы тот научился огрызаться, клыки показывать. Кстати, старик сам .эту ферму таким же манером у своего отца выкупил. А дед -- у прадеда. А прадед эту землю у индейцев отобрал.

Лет пять сын на ферме жил в одном доме с отцом, пока беда не случилась. Однажды корова сдохла. Старик расшумелся да сгоряча так поднес сыну, что тот рядом с коровой распростерся. В полночь пьяный сын взял вилы и пошел отца убивать. Старик в одних подштанниках в окно выпрыгнул, вскочил в машину и умчался на соседнюю ферму. Оттуда и позвонил в полицию. Тем временем сын решил сжечь ферму. Принялся таскать сено в дом, чтобы горел ярче. Таскал, таскал, умаялся, да так и уснул на этом сене. Тут и мы с лейтенантом Блэкстоуном подоспели. Связали его по рукам и ногам и вручили папаше. Что у них там дальше будет -- не знаю...

Помолчали.

-- Меня все жена уговаривает уйти из полиции,-- нарушил паузу тот, что похохатывал. Чувствовалось, что он и сейчас говорит с улыбкой.-- Убьют, говорит, тебя, дурака смешливого. Президентов, говорит, убивают, а тебя-то в два счета пришьют. Совсем извелась, роднуля моя.

-- Изведешься! -- подтвердил хозяин шлепанцев, входя на балкон и ставя пиво на столик.-- Моя благоверная без меня ни радио, ни телевизор не включает. "Больше всего,--говорит,-- мне не хочется увидеть репортаж о том, как тебя на носилки кладут и покрывалом с головой накрывают". Последние известия вообще не смотрит. "Меня,-- говорит,-- уже мутит от крови, трупов и рыдающих родителей, у которых детей украли. Изо дня в день одно и то же. С ума спятить можно".

-- Да-а! -- шумно вздохнул обладатель баса.-- Страшно, конечно, женщинам. Ох, как страшно! Не жизнь, а кошмар какой-то. Вот в прошлом году был случай. Дежурили мы ночью с лейтенантом Блэкстоуном. Вдруг вызов к мотелю, что на 53-й дороге к северу от Спрингфилда. Звонит хозяин, говорит, что в одной из комнат кричит женщина, зовет на помощь. Рванули мы к мотелю. А рядом с тем мотелем в поселке накануне медсестру изнасиловали и задушили. Лейтенант наш сразу связь между этими событиями заподозрил.

Ну, подлетаем, значит, на полном ходу к мотелю, сирена воет, вертушка на крыше блики бросает. Видим: старик хозяин в нижнем белье винтовкой в сторону одной двери тычет, а у самого ноги дрожат. Мы -- пистолеты в руки и в два прыжка из машины к той двери, куда хозяин показывает. Как на учении, прижались спинами к стене, один слева от дороги, другой -- справа. "Открывайте! -- орет лейтенант.-- Полиция! Руки на голову! Выходи по одному!"

Слышим -- отворяют нам дверь. Мы курни взвели, дышать перестали. Старик за мусорный ящик присел. Отворяется потихоньку дверь и выходит -- не поверите! -- маленькая заплаканная девчушка лет семи. И больше никого. "Руки на голову! -- снова орет лейтенант.-- Выходи по одному!" "Да там нет никого,-- всхлипывает девчушка,-- Там только мама". Ну, мы, конечно, воробьи стреляные, особенно лейтенант Блэкстоун, нас на мякине не проведешь! Ногой дверь пошире, пистолет в вытянутой руке на уровне глаз! Врываемся в комнату, тычем пистолетами во все углы. А на кровати сидит женщина в халатике, плачет, слова вымолвить не может. И больше -- ни души. Что за история?! Женщина плачет, и сквозь ее рыдания мы разбираем, что она просит у нас прощения. За что? "Это,-- говорит,--во сне все было. Дочь,--говорит,--у меня во сне украли и меня убить хотели. Страшный сон. Понимаете? Страшный сон".

Сходил я к машине, принес из аптечки успокоительных капель, дал ей, бедняжке, выпить. А сам думаю: ведь это какой же страх в душе, если такое приключается?! Ведь это как же надо запугать на всю жизнь? Когда ехали назад, Блэкстоун молчал, думал свою думу, мрачный был, как туча. Одну только фразу и вымолвил: "Америка --страна испуганных женщин".

Помолчали. Еще раз щелкнула зажигалка.

-- Скорей бы домой,-- вздохнул тот, что ходил за пивом.-- Надоело. Все надоело. Служба, стрельба эта.

-- Не видать тебе дома, пока не найдешь того, кто стрелял в шерифа,-хохотнул другой, скрипнув плетеным креслом.

-- Шутки шутками, а похоже, что ты, цыпленок, прав. Лейтенант Блэкстоун с пустыми руками отсюда не уедет и нас не отпустит. А найти того, кто убил шерифа, дело не простое. Чувствую я, что здешние люди кое-что знают, но молчат. В этом вопросе, похоже, и белые и черные заодно. И еще неизвестно, кто шерифа прикончил, белые или черные. Не любили его здесь и те и другие. Особенно после истории с этим Брауном.

Был здесь такой бедолага -- шахтер по фамилии Браун. Белый. Два года без работы. Ну, с тех пор, как шахта закрылась. Трое детей, один другого меньше. Исчерпал уже все сроки пособия по безработице. Дети пухнут от голода, жена плачет. Вот и решился он на отчаянный шаг. Должен вам сказать, что по законам здешнего штата жена и дети получают пособие, если кормилец умер. Вот он и "умер". Написал записку: дескать, в смерти моей прошу никого не винить, помогите ради бога семье, а меня не ищите, я ухожу из жизни. А сам спрятался в горах.