- Чего?..
- Научной организации труда. Его стараниями был создан специальный научный институт, и он им руководил. У него книги по этому делу написаны.
- Ишь ты! - удивился комроты. - А Гастев про своего отца ничего не рассказывал. Может, однофамилец?
- Может быть. Да, а как его по имени-отчеству?
- Сейчас погляжу... - Ротный вытащил из сумки тетрадочку, полистал: Гастев Петр Алексеевич.
- И отчество совпадает. А где он?
- А вон там, где шалашик позади огневой.
Когда я подошел к шалашику, молоденький солдат, лежавший за ним и читавший какую-то толстую книгу, торопливо поднялся, растерянно глянул на меня.
Я назвал себя, спросил, любопытствуя:
- Что за книжка у вас?
- Математика... - смущенно ответил Гастев. - Занимаюсь в свободное время, чтобы не забыть.
- Вы студент?
- Да, Московского университета. Физмат.
- Как у вас с немецким языком?
- Отметки были хорошие...
Я объяснил Гастеву, какие виды имею на него, и увидел: он словно бы смутился. Но чем?
- Отметки отметками, - сказал я, - а как практически владеете?
- Читаю, перевожу со словарем.
- А произношение?
- Практики было мало.
- Ну вот, проверю вас, и если подойдете - начнем заниматься. Но нам важно не в разговоре совершенствоваться. Главное - произношение выработать правильное. Чтобы немцы нас понимали... Да! - вспомнил я. - Вы не родственник поэта Гастева?
- Нет... - тихо ответил Гастев. Казалось, он смутился еще более.
Нет так нет. Но что он так волнуется? Боится, что не подойдет в рупористы?
В ту минуту мне и в голову не пришло, какова была истинная причина смущения Гастева. Эту причину я узнаю лишь значительно позже.
А пока что надо было делать дело, ради которого мне понадобился этот скромный, довольно тщедушного вида паренек. Но все-таки почему он чувствовал себя так неловко? И я спросил для пущей верности:
- А вам интересно быть рупористом?
- Очень! - сказал он с воодушевлением. - Ведь нужно это, раз так широко дело ставится. Да и практику в немецком получу, пригодится после войны. Я вообще хотел бы хорошо изучить немецкий. Ведь математическая наука в Германии всегда была очень развита. Как это здорово - если смогу читать работы немецких математиков в подлинниках!
- Думаете стать ученым?
- Не знаю... Сначала надо войну кончить, потом - университет...
- Да, немало... Ну, пойдемте со мной, уединимся куда-нибудь.
- Сейчас, только книжку положу!
Гастев торопливо заглянул в шалашик, вытащил оттуда тощий солдатский сидор, сунул в него свою математику, успев бережно обернуть ее полотенцем, завязал мешок и вбросил его обратно в шалаш.
Мы выбрали укромное местечко за кустами, я достал из сумки бумагу с одним из текстов, переданных мне Миллером для разучивания с рупористами.
- Прочтите вслух. Как у вас с произношением? Результаты испытания оказались более чем удовлетворительными.
- Приходите на занятия рупористов, - сказал я Гастеву. - Когда они будут извещу. А пока практикуйтесь по текстам, я оставлю вам несколько.
После длительных повторных поисков мне удалось в разных подразделениях найти еще троих солдат, способных более или менее сносно произносить немецкие слова. И наконец, я начал занятия. Больше всего меня заботило, чтобы мои подопечные добились приемлемого произношения. Ставя мне эту задачу, Миллер предупредил: Если будете вести передачи с неправильным произношением, немцы будут только смеяться над вами, и никаких результатов такая агитация не даст. Поэтому мы старались изо всех сил. Лучше всего получалось у Гастева. И я поучал остальных: Вот учитесь, как надо вещать! Рупористы восхищались: Ты, Петя, ну как чистый немец говоришь! Петя расцветал от похвал и смущался от них.
Вскоре мы получили на вооружение жестяные рупоры, изготовленные в полковых тылах, и начали упражняться с ними, оглашая расположение полка возгласами на немецком языке, чем немало удивляли тех, кто еще не был осведомлен о нашей работе.
Многие в полку относились к нашим занятиям иронически. Нередко приходилось слышать: Словами фашиста не проймешь, бить его надо! Слово - тоже оружие! парировал я. - И не я же это дело придумал. Приказ свыше, значит - нужно.
Время от времени к нам наезжал Миллер, проверял, каковы успехи рупористов, учил их правильному произношению - немецким он владел в совершенстве, не то что я: у меня самого произношение было далеко не безукоризненным, мне было чему поучиться у Миллера, да, пожалуй, и у Пети Гастева.
Со мной Миллер занимался не только произношением. Во время своих наездов он помогал тренироваться в переводе солдатских писем, оперативных документов, знакомил с военной терминологией, принятой в немецкой армии, учил распознавать топографические обозначения на трофейных картах, знакомил меня с методикой допроса, попеременно меняясь со мной ролями допрашивающего и пленного - такая игра в лицах меня даже, можно сказать, увлекала.
Обстановка пока позволяла нам без спешки готовиться к будущим боям: на фронтах, как неизменно извещали сводки Информбюро, продолжалось затишье. На фронте было спокойно. Но мы знали, что в глубоком тылу, на Урале, в Сибири, идет напряженная работа, чтобы фронт, когда вновь развернутся боевые действия, был обеспечен всем необходимым. О том, как трудятся в тылу, нам было известно из писем близких, из рассказов тех, кто лечился в госпиталях, да и попросту из газет. А вот каковы планы нашего командования, на что оно рассчитывает наступать самим или отражать очередной натиск противника, - мы не знали и никак нам было не угадать, хотя говорили об этом часто. Мнения разделялись, но многие склонялись к тому, что следует ожидать нового наступления немцев, хотя, конечно, мы не могли знать замыслов и планов Гитлера и его генерального штаба. О том, каковы были эти замыслы, мы узнаем, да и то не сразу, лишь после войны. Станет известно, что Гитлер после сталинградской катастрофы был охвачен маниакальным желанием любой, пусть самой дорогой, ценой взять реванш за Сталинград как можно скорее и возлагал надежду на свое летнее наступление. Об этом в гитлеровской верхушке твердили друг другу непрестанно. Начальник штаба Оберкоммандо Вермахт - генерального штаба вооруженных сил Германии фельдмаршал Кейтель в мае сорок третьего года заявлял: Мы должны наступать из политических соображений. Фашистские главари надеялись, что наступление будет непременно удачным, поскольку немцы начнут его, имея перевес в силах. Министр иностранных дел фашистского рейха Риббентроп еще в апреле, в беседе с заместителем министра иностранных дел Италии Бестениани, без тени сомнения утверждал, что русские за зимнюю кампанию истощили свои силы, и самоуверенно заявлял, что решающая задача войны заключается в том, чтобы посредством повторных ударов уничтожить всю Красную Армию.
Все это были не только слова.
Полным ходом, хотя и неся, но не очень еще существенные потери от бомбежек англо-американской авиации, которая не проявляла большого рвения, для вооружения гитлеровской армии новой техникой работала военная промышленность Германии и покоренных ею стран. Из ворот танкостроительных заводов в нарастающем темпе выходили боевые машины новых, более совершенных образцов: танки Т-5 - пантеры, тяжелые - Т-6 - тигры с особо мощной броней, крупнокалиберные самоходные артиллерийские установки фердинанды.
В германских штабах готовилось мощное наступление на Центральном фронте операция с кодовым названием Цитадель. Уже в оперативном приказе ОКБ от 15 апреля было сформулировано: Этому наступлению придается первостепенное значение. Оно должно быть проведено быстро и успешно... На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры, большие количества боеприпасов. Каждый командир и каждый солдат должен проникнуться сознанием решающего значения этого наступления.
Планом операции было предусмотрено ударить по флангам нашего фронта на Курской дуге, с севера -от Орла и с юга - от Харькова, затем сходящимися ударами, направленными на Курск, находившийся за центром дуги, взять наши войска в гигантские клещи. Гитлер рассчитывал, одержав победу на дуге, прорваться к Дону, снова выйти к Волге и, повернув на север, нацелить удар на Москву и достичь ее. Конечной целью операции Цитадель было вывести нас из войны. На совещании генералитета в Мюнхене в начале мая Гитлер без тени сомнения заявил: Неудачи не должно быть!
