Но когда перед тобою стена равнодушия и заданности, когда актерское мастерство, как и драматургия, как и весь кинематограф, стали прилагательными к чиновничьим директивам, к каким-то решениям по кукурузе или модной мысли "экономика должна быть экономной", когда мы равнодушно исполняем, озвучиваем директивы за вполне конкретную заработную плату, произносим не своим голосом чужие мысли, становимся исполнителями воли власть предержащих,- мы не затронем зрительный зал, не достучимся до человеческого сердца. Что и произошло: зритель красноречиво "голосует ногами".
Беда в наш кинематограф пришла достаточно быстро. Первые звонки были приблизительно в шестидесятых, а лет через пятнадцать крах стал очевиден. И это было итогом дегероизации, когда ушел с экранов герой, разделяющий наши трудности и беды. Высокий герой и в какой-то мере идеальный, которому надо следовать. Наверное, так мы устроены, что без идеала наше существование теряет смысл.
Эти мысли пришли не сегодня. Размышлял об этом и отец. И многие его печальные выводы, предчувствия со временем получили более чем полное подтверждение. Моменты деградации киноискусства стали очевидны не только нам, профессионалам, но и, скажем так, широкому зрителю.
Несколько лет назад я давал интервью "Советской России". Приведу некоторые выдержки (газета - уже документ времени).
Корреспондент спросил, что же произошло с нашей интеллигенцией, нашими современниками. Они заметались, бросаются в одну сторону, в другую... Кто-то предал свои лучшие образы, созданные в кино, предал себя... А народу нужно, чтобы интеллигенция выражала его духовные интересы.
Я ответил, что сам был делегатом V съезда кинематографистов, который определил курс на уничтожение советского кино. И надо понять, что это случилось не с бухты-барахты. Я считаю, что в 60-е годы кино как духовное искусство кончилось. Его стало подавлять кино без сути, для фасада. Первым это почувствовал зритель и стал молчаливо отходить - залы постепенно пустели. Вспомните историка Соловьева, его тонкое замечание о том, что чиновничество погубило духовность православной церкви еще до революции. То же произошло и с нашим кино. Чиновники стали олицетворять государство и погубили национальный взлет киноискусства, который был безусловным, когда интересы народа, партии и государства совпадали. "Из всех искусств важнейшим является кино" - это ведь факт. Кинематограф объединял лучшие духовные силы страны - великий Прокофьев и лучшие композиторы писали музыку для кино, лучшие художники, живописцы, декораторы Большого театра делали костюмы, лучшие артисты ведущих театров - в кино, лучшие писатели - Пушкин, Достоевский, Шолохов, Алексей Толстой... Работали на кино - и результаты были какие! Мы создали уникальный исторический кинематограф.
Орлова, Ладынина, Чирков, Марецкая, Бабочкин, Черкасов, Симонов - это лица эпохи 30-х годов. Их герои были идеалом времени, они воплощали в себе государственную идеологию. Левитан - это государственный голос. Возьмем второй этап - Борис Андреев, Иван Переверзев, Марк Бернес, Валентина Серова... Это война. 40-е годы - С. Бондарчук, С. Гурзо, В. Тихонов, Н. Мордюкова, И. Макарова. Это всего лишь один курс института кинематографии, мастерская С. А. Герасимова. Его фильм "Молодая гвардия", где почти все они играют,- вот вам одна из вспышек духовности на фоне страшной разрухи войны. Эта вспышка высветила богатейший потенциал нации.
Сейчас идет разрушение и уничтожение традиций, выработанных народом,это большая беда, и вина в этом не только интеллигенции.
Таков был тон интервью, и, думаю, здесь будет уместно вспомнить слова Станиславского, которыми отец закончил важную для себя журнальную статью:
"Но пусть помнят сейчас, в эту роковую минуту, когда старое уходит, а молодое еще не подросло, что было когда-то великое античное искусство, но традиции его затерялись во времени и само искусство погибло навсегда. Было в Италии знаменитое bel canto1, но секрет потерян, и воскресить его мы не можем.
Берегите же традиции!"
Поняв всю бесплодность своего существования - кому-то где-то доказывать, что не так нужно, что мы идем к пропасти, что нельзя уходить от жизни и переходить к каким-то нечестным, несправедливым схемам в жизни, драматургии, кинематографе, театре,- вот тогда и сказал отец: "Все! Искусства нет".
И он был вынужден искать свой путь через драматургию, через режиссуру, через свою новую философию. Мы учились вместе с Василием Макаровичем Шукшиным. Если перечитать его рассказы, то не встретишь ни горкомов, ни обкомов - не занимали они в произведениях писателя того места, на которое претендовали. И сиюминутной воли правителей, будь то Хрущев или Брежнев,- нет в рассказах. Они существовали отдельно от жизни народного духа. Не было ни моментов застоя, ни еще чего-нибудь подобного, а жил человек с его страстями, с его проблемами. И нас интересуют именно люди.
Поиски новой драматургии, честно отражающей, что происходит в жизни. И здесь возникают ситуации, по драматичности не уступающие прославленной классике. Вот с чем надо было выходить, и это можно было сделать только по другой технологии: если ты напишешь сам или найдешь автора, который сделает сценарий, если сам ты сумеешь это поставить, руководствуясь своим видением - каковой именно ты увидел эту драматургию. Найти изобразительный зрительный ряд, потому что кинематограф - это пластическое искусство. Через зрительный образ надо показать драму, трагедию, которая происходит в человеке. Отец всегда искал драматические начала в любом сценарии, в любом произведении.
Вывернуть свою душу наизнанку - вот в чем суть русской актерской школы. Не тонкое французское мастерство, не изящная игра, как говорят у нас, а именно выявление души, самого сокровенного, что тебя беспокоит. И вот для того, чтобы воплотить свою душу и сердце на экране, отец повернул на другую стезю: он почувствовал необходимость режиссерского осмысления действительности. Режиссерского понимания и воплощения именно актерских качеств, актерских позиций, искренности души через режиссуру.
Другая профессия, другое положение, и это почти недостижимо. Отец, где-то выступая, говорил (по-моему, это была актерская конференция), что вот в президиуме одни режиссеры и ни одного актера. Один человек от актерского клана, и то потому что он Бондарчук. За актеров на актерской конференции выступает режиссер, а что актер? Он что - глухонемой? Он что, не чувствует этого мира, этой жизни? И в этом была обида за свою профессию, где ты являешься просто исполнителем чужой воли, где тебя нанимают и выбрасывают, как ненужную, отслужившую вещь. И на его глазах происходило это "выбрасывание" "ненужных людей", а это были Борис Бабочкин, великий, уникальный трагический артист Николай Симонов, ушедший в забвение Анатолий Кторов. Происходила унификация, уничтожение этой высокой профессии, как он считал, уничижение актера и превращение его просто в формального исполнителя тех или иных заказов. Другими словами это называется - духовная проституция. А может быть, актерская профессия таковой и является изначально, или время такое? Выродилась. Сейчас открыто говорят: она унизительна для мужчины, человек, подчиненный чужой воле,- что может быть трагичнее. Если ты гражданин и обладаешь своей позицией, своим мироощущением - ты не сможешь работать актером. Ты - марионетка! Ты - знак!
И вот состоялось это решение: переход в другое качество, в иную сферу, в иную жизнь.
Но туда не пускали. И не пустили. Много было составлено документов, разослано писем в Госкино, в редактуру, много было походов по начальникам. Унизительные хождения. Отец мне сказал: "Я хожу, как на работу. Главное не включать сердце, иначе оно может просто разорваться от унижений и оскорблений. Ходить, сжав зубы, мужественно, до конца отстаивать свою позицию, добиваться поставленной цели".
Отец был опасен и для ближнего режиссерского клана, который давно уже превратился в исполнителя чужой воли. Он был не нужен и опасен и для руководства Госкино, подспудно, как Борис Андреевич Бабочкин, как великие актеры Симонов, а позднее Николай Черкасов. Да и многие другие наши и мои товарищи, которые переросли сетку, предложенную им. Они не укладывались в чиновничий регламент: каким должен быть исполнитель.
