Смирнов с трудом поднялся. От хорошего настроения не осталось и следа. Не глянув на Воробьева, двинул к дверям.

- Чем я буду застрахован от всяческих неожиданностей? - спросил у его спины Александр Петрович.

- Ничем, кроме моего обещания молчать, - ответил Смирнов, не оборачиваясь и вышел вон.

- Все в порядке? - спросила очаровашка. Как все хорошие секретарши, она должна была разобраться, кто он такой.

- У кого? - удивился Смирнов.

- У вас, конечно.

- Твое дело, крошка, беспокоиться о том, чтобы у твоего шефа все в порядке было. Сообщаю тебе: у него пока все в порядке, - злобно и от этого многословно высказался отставной полковник.

- Милана! - позвал секретаршу появившийся в дверях Воробьев и, вдруг заметив в приемной Смирнова, фразу не продолжил.

- Хорошо, что вышел, - заметил Смирнов. - Дай-ка портсигар.

Воробьев вынул из кармана и протянул ему портсигар. Смирнов раскрыл его, горстью извлек папиросы и вернул портсигар Воробьеву.

- Чао, - сказал Смирнов, окончательно прощаясь.

47

Тряся сиськами, совершенно голая Алуська зигзагами спускалась к воде по крутому берегу Москва-реки - туда, где вокруг бутылок кругом полулежали серьезные в годах мужчины. Алуся проследовала сквозь круг, ногами сбивая стаканы, перейдя на бег, сильно оттолкнулась от земли и нырнула в воду.

- Стоп! - рявкнул режиссер.

Алуся уже вынырнула и, трясясь, выбралась на берег. К ней бежали костюмерша с махровой простыней и теплым халатом, и помреж со стаканом водки.

- Это что такое? - подумав, тихо спросил Кузьминский.

- О чем ты там, Витя? - не расслышав, спросил сверху режиссер. Он рядом с оператором сидел на стреле крана с кинокамерой, которая следовала за Алусей во время ее прохода и пробега.

- Я так понимаю, что ты параллельно снимаешь другой фильм, да? саркастически поинтересовался Кузьминский. - По чьему сценарию, Аркадий?

Эту тираду режиссер уже расслышал: механики за веревку притянули стрелу к земле. Режиссер ступил на жухлую траву и ответил не менее саркастически:

- По твоему, Витюша, по твоему не очень хорошему сценарию.

- Где в моем не очень хорошем сценарии голые бабы?! - заорал Виктор.

- Мы по возможности улучшаем не очень хороший твой сценарий, скромно признался режиссер и обнял подошедшую Алусю за плечи. Алуся поверх теплого халата была закутана в пуховик, но еще не согрелась: синие губы сжаты в куриную гузку, красный нос изрядно подтекал.

- Все, б-б-больше не могу, - сквозь ик сказала она.

- Может, еще дублик? - ласково спросил режиссер. Алуся в ужасе замотала башкой. Тогда режиссер спросил у оператора: - Гена, у тебя все в порядке?

- Откуда непорядочку быть? Кодек, - успокоил оператор.

- Тогда ради тебя... - поцеловав Алусю в щеку, объявил режиссер. Съемка закончена!

Многочисленная съемочная группа засуетилась так, как никогда не суетится на съемке: святое дело - сборы домой.

- Так откуда все-таки голые бабы? - настырно добивался ответа Кузьминский.

- Не бабы, а баба, - поправил режиссер, но вспомнив про стоящую рядом Алусю, тотчас уточнил: - И даже не баба, а прелестная девушка с очаровательной фигуркой.

Теперь Алуся поцеловала в щеку режиссера и сказала:

- Пойду переоденусь.

Кузьминский взглядом проводил Алусю до автобуса и решил, что:

- Дешевка ты, Аркадий.

- Эй, полегче! - предупредил режиссер.

- Да что полегче?! - отмахнулся от него Виктор. - Все голых снимают, и ты туда же. Как же, мода!

- Не мода, а зритель.

Кузьминский махнул рукой и направился к автобусу, в котором переодевалась Алуся.

- Куда, куда? - заверещала костюмерша, караулившая вход, но Алуся из автобуса крикнула:

- Если это Кузьминский, пусть заходит!

- Вы - Кузьминский? - спросила костюмерша. В съемочной группе обычно не знают сценариста.

- Кузьминский, Кузьминский, - успокоил ее Виктор и влез в автобус. Алуся в трусах и лифчике покуривала, развалясь на сиденьи. Сообщила:

- Пьяна в дымину, Витя.

- Может это к лучшему, - вроде как про себя сказал Кузьминский. Но Алуся услышала и догадалась:

- Тебя ваш главный старичок подослал? Чтобы выведывать?

- Ага, - признался Виктор. - Пообедаем или ты уже наелась?

- Я не наелась, а напилась, - поправила его Алуся.

- Что в просторечьи одно и тоже. Так как насчет пообедать?

- С удовольствием, я бы сказала, с наслаждением. После стакана водки жрать хочу, как крокодилица. Только вот как дойду? С ногами плохо.

- Донесу, - пообещал Кузьминский.

- В Дом кино?

- А куда же еще?

Кузьминский подогнал "семерку" к автобусу, и, держа слово, на руках перенес уже полностью и в соответствии с временем года одетую Алусю в свой автомобиль, который, гудками приветствуя энтузиастов кинематографического дела, выбрался, нарушая все возможные правила, по пешеходной дорожке наверх. Менты из оцепления, считая его своим, не то чтобы оштрафовали помахали ручонками на прощанье. Кузьминский вырулил на Минское, и семерка покатила к Смоленской. Разрумянившаяся от водки Алуся со значением и страстно пела старинный романс "Капризная, упрямая..." Дослушав темпераментное пение до конца и никак не соединив себя с героем романса, Кузьминский спросил:

- Как дела?

- Замечательно, - сказала Алуся, просунула левую руку под его правый локоть, виском привалилась к его плечу, закрыла глаза и повторила:

- Замечательно.

- Разобьемся к едрене фене! - предупредил он.

- Нет, - не согласилась она. - Я не могу разбиться. Я фарт ухватила.

- Может, не следует говорить "чоп"?

- Ты знаешь, сколько мне предложений поступило сниматься? Восемнадцать! Никаких собеседований, никаких проб, сразу сниматься!

- Стая обезьян! Вандердоги! - ужаснулся Кузьминский.

- О ком это ты?

- О киношниках моих родимых! О ком же еще. Начал тебя Аркадий снимать. И сразу слух пошел: новое дарование. Тут уж только не опоздать, не пропустить, не дать себя опередить. Мне, мне новое дарование! А сколько раз тебя до этого вызывали на смотрины и тут же от тебя отказывались?

- Не сосчитать, - призналась Алуся и приподняла голову для того, чтобы поцеловать Виктора в плечо. - Я тебе благодарна не знаю как, Витя.

- За что же, королева моя?