- Что? - Нико сделал недоуменный взгляд.
- Что она умрет. Но так вот всегда, не знаешь, а как снег на голову.
- Саах.
- Что?
- Ничего.
Саах пожал плечами.
- Саах, как у нее может быть хорошее здоровье, если... ее нет на этом свете?
-Теперь-то у нее уж точно нет проблем со здоровьем.
Закипел чайник.
- Тебе в какую чашку наливать?
- О, ты знаешь, мне все равно. Я его пить буду.
- Ну а все-таки. В розовую или с цветочками?
- В какую угодно.
- Мне нравится вот эта. Моя любимая.
- Ну давай в нее.
- Саах, она маленькая.
- Ну и..?
- Я просто думал, может быть, ты любишь из больших пить, помногу.
- Ну и..?
- Так в какую?
- ...!!!
- Прости.
Нико деловито разлил чай по чашкам, распаковал конфеты. Саах взял одну, повертел в пальцах:
- Да, давно я не ел конфет... Таких особенно. - и далее тишина, живительная для Сааха, неловкая для Нико...
- Саах, где ты берешь деньги?
- Мне дает их Мать.
- Но ты сказал, что твоя мать умерла 4 года назад.
- А разве это может помешать ей давать мне деньги? - Саах уходил в поток.
- Но ведь она в могиле.
- Да, и там тоже. - Саах говорил уже "оттуда".
- Что, хочешь сказать, что она не только там?
- Да. - свет вытеснял последние сааховы мысли. Ширь.
- А где же еще?
- А где бы ты хотел?
Нико выдержал паузу:
- Для начала, чтобы иметь возможность содержать тебя, она должна быть там, где есть деньги.
- Она там есть.
- Ты уверен?
- Да.
- Да?
- Да... - Саах твердо положил ладонь на стол. Нико взял чашку и стал молча глотать чай. Все это было крайне глупо; Сааху хотелось взять Нико за руку, увести в лес, рассказать ему о соснах неботаническим языком, о звездах неастрономическими терминами, послушать его восклицания, боже, ну хотя бы проявление каких-то эмоций. Нет, Нико не был автоматом, конечно же; он любил танцевать, очень живо рассказывал, чем его привлекают танцы, общение с молодыми юношами, красивыми девушками... Да... Хм!.. Пожалуй, Сааху не хотелось бы видеть проявление его эмоций. Что-то захватило его, подняло со стула, понесло в прихожую, он стал торопливо одеваться.
- Уже уходишь? Возьми конфет на дорогу.
- Нет, спасибо.
- Возьми, угостишь кого-нибудь.
- Нет, они растают в моих карманах.
- Я положу их в пакет. - Нико побежал на кухню.
- Я ушел! - крикнул Саах. быстро вышел, сбежал по ступенькам и вырвался в уличный простор, задохнувшись выхлопными газами...
Вынырнул, взорвался, разбросав вокруг куски панциря, вывернулся наизнанку, растекся стремительными проспектами, тесными улочками, пригородами, лесами, реками и еще многим чем... Увидел Сааха, бредущего к окраине города в направлении ему одному знакомого места проживания им одним почитаемого поэта, мало кем из всей этой толпы полусформировавшихся организмов в пальто и пиджаках читаемого. Ибо каждый видел смысл лишь в собственных деяниях. И каждый имел рядом соседа; не для сравнения, нет. Для чего, догадайтесь сами. "Бог бесконечно одинок, так как кроме него во вселенной нет ничего и никого. Ведь он - это все". Что ж, он друг сам себе в мириадах форм и существ, через которых он в радости открывает себя себе же. Как может быть бесконечно одинок тот, кто есть все? Однако...
x x x
Это была настоящая окраина, печальная и убогая, убогая до боли в сердце. Саах прошел через пустырь, приблизился к ветхому двухэтажному дому, держащемуся на честном слове. Было еще рано, Альма зарычала и шмыгнула через дыру в двери внутрь бичарни. Саах отворил дверь, сквозь темную прихожую, наполненную колыхающимися тенями, вошел на кухню, плюхнулся на диван. Было тепло и уютно от горящей газовой плиты, пусто и немного одиноко. Стены и потолок, расписанные, разрисованные, закопченные и кое-где ободранные, ограничивали настоящий коллективный домашний очаг, а не просто куб пространства; под обоями шуршали тараканы.
Саах молча, замерев, чутким ухом ловил редкие рубины звуков... Хрустнула ветка... Пробежала мышка под плиту... Загудел поезд в неимоверной дали... Тихо... Прошелестел по крыше упавший с дерева лист... Неподвижный воздух, запах дома, безмолвие... Завозились щенята Альмы, пискнули по разу, снова заснули. Альма обвела глубоким страдальческим взглядом пустую кухню, пронзительно посмотрела на Сааха, решила, видимо, что он не опасен, вздохнула и, по-женски опустив глаза, стала вылизывать щенят; от нее веяло жгучей незащищенностью и... угрозой. Пространство остановилось в точке высокой напряженности, застыло, трепеща. Саах боялся пошевелиться. Прояснялась картина, обои изменили цвет, газовая корона на плите вспыхнула желтым пламенем, затрепыхалась и снова успокоилась. Стали видны руки, ноги, тела спящих. Комната оживала, наполнялась людьми и звуками, храп, сопение, шуршание одежды на вздымающихся и опадающих грудных клетках. На диване, рядом с Саахом, сидел Юз, уперев ладонь в подбородок и глядя черными глазами сквозь стол в пространство. Вздрогнул, повернулся, уставился на Сааха:
- Ты кто? - взгляд тревоги, ненасытной жажды, долгий взгляд убегающих вдаль селений, дорог, троп, насмешливый взгляд агрессивной тоскливой неудовлетворенности, амбициозной обманчивой резкости, грубой ранимости и черт-те чего еще, о...
- Я Саах... Буня здесь?
- Вон, у окна спит. - Юзик кивнул на распростертое на полу тело; раскинутые ноги и руки, запрокинутая голова, - Как будто не спит, а по небу летит. Я бы так дрых...
Саах долго смотрел в окно, потом повернулся к Юзу, улыбнулся. Тот понял, но набычился, напялил агрессивность, закурил; сбрасывая пепел в пустую пачку, изредка сверкал взглядом на Сааха. Что-то спрашивал, Саах не слышал, не отвечал. Он думал, почему оказался здесь. Ведь он шел к Лувру, он давно его не видел. Наверняка, тот написал что-нибудь новое за последнее время. Большую поэму и кучу стихов...
... Юз смотрел на него.
- Что? - Саах встрепенулся.
- Говорю, чем ты вообще по жизни занимаешься, чисто так?
- Ничем... - Саах пожал плечами, глядя в окно.
- И тебя это устраивает?
- Да...
Юзик развалился на диване, закрыл глаза, черные волосы рассыпались по грубой обивке, сверкнула в ухе серьга; худое тело расправлялось; спустился сон, давая отдых скелету и мускулатуре, сигарета дотлевала в пачке. Хлопнула дверь, в кухню вошел Макар:
