– Скоро и ты будешь такой же, родится ребенок, а-а, крик, пеленки на компьютере...
Я скрытно стучу пальцами по подоконнику и сплевываю. Виталик завистливый. Одна половина его лица добрая, а другая вся прищуренная и сплющенная, даже уголок губ презрительно слипшийся, сползший вниз.
Когда-то, лет десять назад, он прославился сборником рассказов из своего советского харьковского детства и даже получил громкую премию. Потом долгое время безуспешно и даже с ущербом для себя занимался кинематографом, писал сценарии, жил в эйфории, потом съемки срывались, и все начиналось заново. Сейчас он пишет роман. Словно одержимый, он бросил все в эту топку, даже взял кредит, надеясь на будущий огромный гонорар. Верит, что этот роман перевернет мир и его жизнь – в ней появятся экзотические страны, эротические девушки, вспышки фотоаппаратов, кокаиновые вечеринки и что-то еще, вдохновенное, захватывающее дух и расцвеченное огнями, рассветами, салютами. Виталик в эйфорическом состоянии творчества, это я понял, когда он вдруг бросил прекрасную работу в журнале “НЕФТЬ&ГАЗ” и полетел писать одну из глав в Египет. И это еще не самое страшное, на что он способен ради романа, в успех которого верит истово. Говорит, будто ему даже пригрезилось, что если закончит писать этот роман, то поверит в Бога. Я со страхом жду рукописи, лет пять уже, кстати. Конечно, все получится… ну а если нет – этого он точно не переживет.
– Как твой роман, Виталиус? Скоро будешь автографы раздавать?
Недобрая половинка лица иронически морщится, мол, я оценил твою иронию.
Краем глаза вижу, что он скрытно тьфукает и стучит пальцами по подоконнику, чтобы не сглазить.
Гена
Гена добрее Виталика, но с ним не так интересно, он запойный. Вернее вот как: я уже давно приметил для себя, что настоящая дружба между мужчинами подразумевает под собой любовное притяжение. У них, конечно, и в мыслях нет ничего такого, но в подсознании… Короче говоря, в моем подсознании нет любовной тяги к Генке, но он безотказно дает в долг, я ему должен уже тринадцать тысяч рублей. Он слышал, как я орал там внизу: “Эй, мудаки, давайте забухаем”!
Потом я поднялся вместе с великом в лифте и позвонил. Было слышно, как он пытается встать с тахты, что-то грохнуло. Он подошел к двери, и я слышал его пьяное и размазанное лицо с тяжким дыханием в пяти сантиметрах от своего лица. Он дошел до двери на автопилоте, а что делать дальше, не знал.
– Дверь, Ген! Открой дверь.
Он долго стонал, ушел и снова вернулся, замер у двери. Громко сопел. Какой там забухаем! Он стоял, приткнувшись к двери, и скреб ее ногтями.
Вот что он расскажет потом: “Я даже встал с дивана и при этом нечаянно сбил на пол телевизор. Я хотел открыть дверь, но не мог найти ключи. Я и не пытался их найти – это бесполезно. Пятьсот рублей потерял. Я же их вот сюда положил вместе с мобильником. Мобильник тоже потерял. А кто у меня вчера был? Слесарь был в прошлый раз, когда выламывали дверь. Да, вот она – новая стальная дверь, которую я не смогу открыть. Старую я бы сразу открыл. Она только снаружи хорошо закрывалась… Кто же у меня был? Хуже нет напиваться в одиночестве, и слаще ничего нет тревожной сладости конца. Потом пять тысяч нашел. Неужели, думаю, в нычку залазил? Кто же у меня был? Хорошо, вот пять тысяч. И это самое хреновое, потому что я все равно не смогу открыть дверь, не смогу купить водки.
– Вася, я же тебе оставлял ключи на такой случай!
И ты меня не понимаешь, типа, я неразборчиво говорю. А я же разборчиво говорю.
А самое смешное, это с чего я начал пить. Мы с другом хотели стать кагэбэшниками и сильно экспериментировали с напитками, проверяя, сможем ли мы сохранить трезвость ума, когда нас захотят споить враги… Враги споили меня. Вначале была эйфория, и после пьяной ночи я чувствовал себя еще свежее и здоровее. Потом одно время я пил, чтобы долго не кончать с девушками, я перевозбуждался и кончал сразу, едва прикоснувшись к ним. Потом мне стало нравиться состояние опьянения, и люди вокруг находили меня прикольным. Потом появилось похмелье, и я стал похмеляться и всё никак не мог опохмелиться, это… Короче, Вась, я, когда трезвый – сценарист, я люблю краткость, ты сам знаешь – что дальше, хер ли говорить”.
Гена окончил Свердловский театральный институт, по специальности актер. Он мог бы играть стахановцев или добрых комиссаров. У него компьютер забит странными и захватывающими историями. Мне нравится сценарий о том, как бизнесмен, которого подставили друзья, постепенно превращается в бомжа и находит в этом счастье – роет землянку в лесу, создает новую семью и объединяет вокруг себя брошенных и загубленных людей. Он рассказывает поразительные, новые какие-то факты из казачьей жизни на окраинах Российской империи, вообще об истории России… Но ни одна его заявка не приобретена, его личное высокохудожественное творчество никому не интересно. Его проплачивают и обливают шоколадом за искусственную жизнь. А за настоящую жизнь уморят голодом. Ему платят баксы за дерьмо, а за сокровенную жемчужину, что мерцает в нем, не дадут ни копейки. Домохозяйкам нужно только мыло. Домохозяйки сгубили наше кино. Компания, в которой подрабатывает Гена, покупает американский ситком, текст переводят на русский, а они его адаптируют, потом эту адаптацию переводят на английский и отсылают в Америку, там вносятся неподсудные правки, беспрекословно удаляются неподходящие на их взгляд сценаристы, и так с каждой серией. Гена опускается, когда пишет сериалы для денег, – не моется, не стрижется и не бреется месяцами. А с запоем возрождается для новой жизни. Он водкой смывает с души эту хрень, встряхивает засранные мозги и выблевывает в унитаз весь этот ужас. Возрождается до тех пор, пока еще можно терпеть боль в поджелудочной железе.
Одно время Гена даже был стафф-райтером.
Жизя
Жизя, сокращение от Жискар – так его назвала мама, которой очень нравился молодой французский президент Жискар д’Эстен, причем Жизика больше всего удручает, что это фамилия, а имя президента обычное – Валери. Кажется, что он навсегда попал в зависимость от экзотического своего имени, даже фигура у него сложена так, будто он пребывает в болезненном недоумении и ждет от людей насмешек.
– Ты знаешь, он жив до сих пор.
– Кто?
– Валери Жискар д’Эстен.
– А ты что, следишь за его судьбой? – смеюсь я.
– Нет, зачем-то набираю в поисковиках имя Жискар. Он даже написал пошлейший любовный роман недавно, прикинь? Типа, “Принцесса и президент”.
Самое сильное желание у Жизи – поехать на океаническую рыбалку или в Казахстан, на Урал. Я смотрю на этого невысокого лысого мужчину, двоюродного брата моей жены, а вижу мальчика с удочкой и пустым садком. Москвич с квартирой, технарь, компьютерщик, автолюбитель – он такой же неудачник, как и все мы. Жискар служил под Челябинском и там от радиации облысел. Продолжать учебу в Бауманке он не стал, а вместе со всей страной кинулся в торговлю. Имел в Лужниках свой контейнер. У Юльдоса до сих пор лежит на антресолях мешок с турецкими слаксами на трех защипах и с ремнями из дерматина, сохранились даже ценники – один миллион пятьсот рублей. Потом он играл на бирже, кончилось тем, что пришлось продать квартиру бабушки. После этого, набрав кредитов, один из которых до сих пор висит на Юльдосе, он открыл фирму по продаже ноутбуков на Горбушке. Даже я купил у него подержанный крепчайший IBM из титаномагниевого сплава. Но в начале нулевых у него при странных обстоятельствах исчез роскошный “авдей”. Возможно, он сам отдал его кому-то, и с этого момента начался крах. Однажды у него вырвалось, все дело в том, что он возгордился и не поладил с фээсбэшной крышей. Теперь он только “бомбила”, конкурент шахид-такси и преданный слушатель радио “Эхо Москвы”. Работу он ищет уже десять лет. Но не хочет работать на дядю. Понятно, у него была фирма, он был начальником и сам себе господин, после такого трудно найти подходящее дело.
