В машине так трясло, что щеки дрожали. Бабка говорила и поддерживала рукой челюсть.

— Это ж в честь каких праздников такие цены нонче?

— Бензин подорожал, — хмуро ответил водитель.

— Чет он у вас кажин месяц дорожат?

Грейдером оказалась высокая насыпная дорога в степи. Это по нему, трясясь и гремя чем-то в багажнике, ехала машинка. В боковое зеркало Димка видел, как от нее отделяется гигантский клуб пыли. Впереди ртутно сияли лужи, но на подъезде все было сухо, а вдали вновь возникла чистейшая амальгамная щель, и он понял, что это марево над дорогой.

— Вот бы пенсии у нас так дорожали, как ваш бензин.

— Ну, и сидели бы дома, что вы…

— Ты вот что-то дома не сидишь, как я погляжу.

— Не сижу, у меня же пенсии нету.

— Молод ишош.

Через час, возле полуразрушенной и кажущейся заброшенной деревеньки, грейдер оборвался, и началась совершенно дикая степь. Машина легко плыла по песчаным дорогам, они переходили друг в друга и вновь расходились из-под колес, как пути на узловой станции. Нежно и шелковисто волновался ковыль. Вдали разрушенный саманный домик, кривое деревце рядом с ним. Если чуть высунуться в окно, слышен тоскливый, высокий крик птицы.

— Конец света скоро, — сказала бабка. — Какие здесь поля были раньше!

— А еще раньше здесь был океан, — вставил водитель, покосившись на соседа.

И действительно верилось, что здесь сияла бескрайняя водная гладь. Ковыль переливался глубокими волнами, вздымался на барханах. Громады облаков двигали по впадинам световые пятна. Пылающее марево вдали воссоздавало хранимые веками миражи — караваны, древние города, конные армии. Холодело в груди и дух захватывало, казалось, ковыль дымится по верху пустоты, он — шерсть бездны.

— Здесь археологи находили морские отложения.

— “Чертов палец” называется, у маво внука така находка.

— Извините, вы не могли бы остановить? — попросил Димка, сморщился и потер ладонью грудь.

— Плохо, что ли? — водитель испуганно затормозил.

Бабка охнула.

— Рвет, наверное, — сказала она. — Рвет, да?

— Да, подташнивает, укачало, что ли, — Димка выскочил из машины и побежал. Обернулся и еще отбежал.

Он спрятался в неглубоком овражке, упал на колени. Пронзительно и горько пахло полынью.

— Ну, не могу, не могу! — стонал он. — Что же это такое?! — цедил сквозь зубы и сжимал кисть руки, будто в ней весь секрет.

Ткнулся лбом в сухую колючую землю. В груди теснились неожиданные, непонятные чувства и не могли выйти, освободить от боли. Хотелось плакать, кататься по этой земле, бить ее и обнимать. Но слез не было. Неподалеку, словно перископ, торчал суслик и смотрел на него круглыми глазками. Димка вздохнул, отряхнул штаны и пошел назад.

Водитель курил у двери. Тишина. Ведет палочкой по спицам степная цикада.

— Полегчало? — улыбнулась бабка.

— Да, спасибо.

— А ты откель едешь, сынок?

— Из Москвы.

— А чей же ты будешь, я ченгирлауских всех, кажись, знаю? — задумалась бабка.

— Волкомуров, — спокойно ответил Димка. — Федор.

— Нет, не знаю.

Водитель глянул на нее с насмешливым презрением. Вскоре в степи по левую сторону от дороги стали появляться глубокие овраги, скорее даже котлованы, со дна которых поднимались старые, черно-зеленые деревья — видны только верхушки. В одном из таких котлованов, в деревне под названием Ветлянка, высадили бабку. Водитель, как бы за компанию с Димкой, рассматривал развороченные, гигантские скворечни ТОКа, проржавевшие фермы громоздких конструкций, трупы машин, тракторов, комбайнов и еще каких-то загадочных механизмов повсюду в степи и на машдворах.

— Давно не был? — спросил водитель. — На родине, имею в виду?

— Давно.

— Как атомная война прошла, в натуре.

— Точно, страшно даже.

— Нормальную еще технику колхозаны резали на металлолом и за долги сдавали.

— Да-а, — Димка поджимал губы и качал головой.

— В отпуск?

— Что? А, да, в отпуск.

— Интересно, в деревне земля тверже была, — будто сам для себя заметил мужчина. — А здесь прям плывем по пескам.

— Это барханы, — рассеянно объяснял Димка. — А в деревне разнообразие культурных растений, деревьев различных пород, все вкупе это, как ни удивительно, скрепляет и облагораживает землю, меняет ее вековой состав.

— А-а, — уважительно кивнул головой водитель.

Заунывный тенор слабого двигателя стал сбивать энергичный, рыкающий бас. Мощный джип выскочил сзади, взлетел на барханы и пошел по живому песку вровень с ними. Молодой, наголо остриженный мужчина внимательно и насмешливо посмотрел на Димку, сказал что-то своему соседу.

Даже в грохоте салона Димка услышал, как свирепо взревел мотор. Джип легко вырвался вперед, скатился на дорогу и затянул горловину пыльного мешка.

— Ваши — ченгирлауские братки, — с завистью сказал водитель. — Как стоячего меня обошел!

Дорога круто забирала вверх и словно бы оборвалась — лишь высокий ковыль, высохшие, серебряные стволы упавших деревьев и кое-где трухлявые рогатые черепа.

— Хоть на ручнике спускайся.

Димка уперся ногами в пол. Машина поплыла вниз. Скорее всего, эти котлованы были когда-то океаническими впадинами. На равнине — пышные островки ив, еще дальше — сгнившие стога сена, над которыми поднимались жерди с громоотводом, а за всем этим выпукло заблестела река, скрылась и снова пыхнула желтой дырой на повороте, словно мираж. Димка поражался, с какой глобальной всеохватностью озирают пространство глаза.

— Приехали, — сказал водитель и притормозил.

— Что?

— Ченгирлау. Куда дальше-то?

И вдруг Димка разглядел серые плетни и бежевые саманные домишки, словно бы выросшие из самой степи, состарившиеся здесь и снова уходящие в ее утробу.

— Что, не узнаешь? — оскалился водитель.

Он действительно ничего не узнавал — абсолютно чужие, убогие домишки, старик казах сидит на глиняной скамейке — ни одной приметы родной.

— Вон туда, что ли, — Димка увидел начало широкой улицы.

Машина петляла, объезжая ямы и кочки, и все-таки несколько раз стукнулась днищем.

— Как серпом по яйцам! — морщился мужчина.

Дорога заканчивалась небольшой площадью с огромным карагачем в центре.

— Здесь, пожалуйста, — сказал Димка, увидев автолавку и людей неподалеку.

Расплатился с водителем.

— Счастливо отдохнуть вам, — он благодарно кивнул. — Это… может, договоримся, когда обратно?

— Не-е, спасибо, я еще точно не знаю, когда.

— Мобильник запишите на всякий случай.

— А что, здесь даже мобильная связь?

— Урал-Телеком! Звоните, если че.

Женщины и девочки, щурясь на солнце, смотрели на Димку. У всех спокойные, наивные и будто заторможенные лица. Димка рассеянно кивнул им и пошел к скамье в тени большого бревенчатого дома, похожего на магазин. Он вдруг удивился, что вся улица земляная, словно оголенная без асфальта. Неужели именно здесь он родился, играл ребенком, мама вела его за руку по этой тропинке и где-то там, в радиусе нескольких сот метров, она ждет до сих пор и надеется на его возвращение. Ступать было мягко и удивительно неудобно в городской обуви.

— Родина, — вздохнул он и не заметил, что остановился.

Сказал — и точно проснулся. Вдруг услышал фон деревенской жизни: мягкое журчание в кроне карагача, услышал тихий говор женщин, утробное бормотание колодца, петушиную перекличку из конца в конец деревни, постепенно донеслось до него урчание некоего механизма за рекой. Удивился, как легко дышится, будто жабры на груди. Он подумал, что дойдет до скамьи — вот еще шаг — и будет другое самое настоящее пробуждение. Димка почувствовал окончание пути, возвращение. Сел. Но успокоиться не удавалось, в носу щипало, сердце колотилось, и немели ноги. Ему хотелось длить это мгновение перед встречей. Закурил и вспомнил запись Федора, что тот по прямой прошел второй переулок, а мама уже почувствовала его и вышла навстречу. Прошло всего лишь двенадцать лет, как его не было дома. Мама, наверное, изменилась больше, чем он. После юности люди долго не изменяются.