Главное свойство Петра I – это мечта. Создать свой собственный «парадиз», свой собственный Антверпен, свою «Голландию» на финских болотах. Поэтому и выбирается не Нарва (старинный русский город Нарова), стоящая на твёрдой земле, а Петербург, который вообще под морем[99] и “от этой великолепной панорамы веет невыразимым холодом”[100].

Петруша Верховенский — весь в своих мечтах: об Иване Царевиче, о самозванце, о великой смуте и так далее, а когда он удирает за границу, то остаётся то, что даже Федька-каторжник оказывается его обличителем, - “что, ведь он, Пётр Степанович, имеет дело не с живыми людьми, а с воображаемыми”. “Пётру Степановичу, говорит, ему легко на земле-то жить, потому что он человека выдумает да с таким и живёт, а я, например, только по вторникам да по средам дурак, а по четвергам-то умнее его”.

Жизнь среди выдуманных идей и понятий – это и есть петровщина, так как Петру I, в отличие от царей Московских, обязательно надо сделать нового человека, новых людей, то есть “довести этих бывших скотов”, как он их называет, “до настоящего европейского человека”. (Цари Московские говорили: «Других слуг нам не дадено»).

В сущности, Пётр Степанович тоже двоится: с одной стороны он – энтузиаст, то есть, есть пункты, как говорит Ставрогин, «в которых он перестаёт быть шутом, а превращается в полу-помешанного (это как раз идея о великой смуте в России), — а с другой стороны, в своей конкретике, это беззастенчивый и мелкий мошенник, и с нравственной стороны – оголтелый преступник.

В “Идиоте” Достоевскому не удался образ праведника, но сам он до самого конца всё ещё не понимает: он как бы пытается бороться за «реноме» князя Мышкина. И тут Достоевский оказывается умнее самого себя: князь Мышкин не выносит церковной службы, он не только обедни не в силах отстоять, но даже панихиды не может отстоять (по генералу Епанчину).

Праведник, не удавшийся в “Идиоте”, удался в романе “Подросток”. Достоевский пишет Макара Ивановича Долгорукова (Макарий – «блаженный» с греч.). Макар Иванович — не только человек глубоко церковный: странник, переходящий из монастыря в монастырь, спешащий к святыням, например, лобызать «святые и целокупные мощи чудотворцев Аникия и Григория; но это человек, для которого Христова проповедь естественна, как дыхание. Причём, Макарий Иванович не задаётся целью проповедовать, он просто говорит; и другого он сказать не может, потому что это есть воздух, которым дышат его лёгкие, это есть кровь его сердца и другой крови там просто нет. Ему же принадлежит и мудрость, утаённая от мудрецов века сего, таких "петровичей", как Версилов и Сергей Петрович, князь Сокольский.

Например, Макар Иванович приказывает Лизе венчаться. Версилов противится и говорит: «Что ей может посоветовать Макар Иванович? Он сам ничего не смыслит ни в жизни, ни в людях”. Макар Иванович единственный, кто оказывается прав, потому что судит он не от себя, а судит он, и говорит, и свидетельствует то, что даёт ему Господь свыше.

“Подросток” – это вершина, в том смысле, что это, пожалуй, - наиболее гармоничное произведение Достоевского. И борьба добра и зла, борьба сил ада и Божией благодати завершена и именно внутри романа.

Как силы ада восстают на героев? Это, прежде всего, раздвоение Версилова, то есть «двойник» – страшная, соблазнённая часть человеческого существа, в которой уже угнездился дьявол; и эта часть была «застрелена» самим Версиловым в попытке его самоубийства. И, после всего, характерное выражение – “это только половина прежнего Версилова”. Это — новая «половина», где он уже получил «дар слезный», где он уже навсегда остаётся вблизи Софьи Андреевны, то есть своего ангела-хранителя земного, это — Версилов, вступивший на путь смирения, потому что до этого ему сопутствовала постоянная гордыня.

Роман “Братья Карамазовы” иногда трактуется как незаконченный. У Достоевского действительно были всякие планы о второй и третьей частях, но это примерно того же характера, что и планы Гоголя о второй и третьей частях “Мёртвых душ”. Роман закончен, но так, что он как бы о трёх стенах, а вместо четвёртой стены – он выходит в широкую временн!ую перспективу.

Эта временная перспектива – Россия будущего, так как Достоевский обрывает роман на том, что болен Иван и, наверное, поправится; но это нужно выискивать, как словечко; а такое словечко есть, что его любовь к Екатерине Ивановне на всю его будущую жизнь повлияла.

Затем, Митенька должен идти на каторгу; но ему ещё нужно смириться и осознать эту каторгу как Божье наказание. И, наконец, Алёша навсегда уезжает из родных мест (с Лизой Хохлаковой никакого брака не получается) и только оставляет вместо себя мальчиков («человек 12»), которые уже сформировались, как клан его учеников.

В этом смысле “Братья Карамазовы” – очень яркий роман с перспективой, но эта перспектива гадательна и наполовину выдуманная. В “Подростке” же есть настоящее пророчество: когда Макар Иванович перед смертью как бы даёт каждому из своих подопечных наставление, которым, однако, он абсолютно не навязывается, так как приходит как странник и пришелец и только потому умирает в этом доме, что его уже ноги не держат.

Макар Иванович, оставляя своё завещание, Аркадию говорит так: “Ты, милый, Церкви святой ревнуй; аще позовёт время, то и умри за неё. Ты не бойся, не теперь, сейчас-то ты об этом не думаешь, после, может, подумаешь”.

Аркадий Долгорукий 1856 года рождения, ровесник Розанова, которому предстоит реально дожить до большевистских гонений и вот именно, “аще позовёт время, то и умри за неё”; и ровесник священномученика Серафима (Чичагова).

Фёдор Михайлович в “Пушкинской речи” тоже говорит о всеслужении, но уже не в смысле государственного протектората, а в смысле способности русского человека к «всемирной отзывчивости» на чужую боль. И эта отзывчивость — не только трепет нервов, но и сознательное, взрослое отношение к чужим проблемам, к чужим мыслям и, прежде всего, к чужому вопросу, который предстоит решать не на пару, а «втроём», то есть, призывая на помощь благодать Божию.

Лекция №24.

Достоевский как сын Церкви.

Процент или плотность безбожия (антицерковности) для писателей писательской среды гораздо выше, чем для основной массы российского населения. Почему среди писателей наблюдалось такое явление? Почему, Достоевский действительно “белая ворона” в ряду русских писателей?

Одной из причин широкого распространения безбожия среди писателей то, что сама русская литература возникла в определённой питательной среде и эта питательная среда находилась в ортогональном дополнении в табели о рангах, так как русская литература возникла в масонской оппозиции петровским преобразованиям.

Поэтому в литературе и провозглашался идеал тихой жизни, в отличие от петровской регулярности, жизнь на лоне природы и так далее. Да ещё существовал принцип, что церковь – это для простого народа, почти для недоумков, а для человека, так сказать, продвинутого и то, что выступает вместо церкви, так это – масонская ложа (в самосовершенствовании мало радости). В масонской ложе есть и аналог старчества, и аналог духовного делания, и святые отцы-пустынники, как, Макарий Великий, вперемежку с литературой квиетизма, пиетизма типа Якова Бёме.

Литература возникает и в гражданской оппозиции к петровско-екатерининской государственности.

Таким образом, литература возникла в антицерковной среде и это её важнейший родовой признак, а от писателя к писателю начинаются видовые различия.

Поэтому писателю и полагается быть в глубоком духовном аутсайдерстве.

Пушкин как раз преодолевал гражданскую оппозиционность и именно начиная с 30-го года, что совпало со временем его помолвки, Пушкин начинает искать пути сближения и лично с царём и с государственностью и ищет себе государственного служения. Хоть это и не состоялось, но само намерение – многознаменательно.