Как многие мелкие мужичонки, Рубцов тяготел к полным женщинам; не исключение и Пушкин, и Шукшин, и Тютчев, и Лермонтов. Но по-настоящему любви у него не было, да и у Лермонтова ее ведь тоже по-настоящему нет.
Доминанта менталитета Рубцова, как и Лермонтова, – это Авелева тоска[278]; Авелева тоска, когда человеку в его богооставленности или богоотверженности ничто не мило, ничего не надо, потому что всё остальное – суррогаты. По-настоящему надо было бы единое на потребу, но его пока нет. Одно из его программных стихотворений “Над вечным покоем”.
Рукой раздвинув тёмные кусты,
Я не нашел и запаха малины.
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины.
Это – одно из его любимых занятий: ходить за грибами.
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те -
Как существа уже иного мира.
И там в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое;
Таким всё было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребён
В такой же белой, горестной рубашке.
Ему не довелось лежать - не довелось лежать на деревенском кладбище, он похоронен в Вологде; но эти стихи – эпитафия, и таких эпитафий у него много.
Итак, Авелева тоска; одно из стихотворений так и называется “Гость” – гость инфернальный, это – бес, пришелец из инфернального мира.
Гость молчит и я- ни слова,
Только руки говорят,
По своим стаканам снова
Разливаем всё подряд:
Красным, белым и зелёным
Мы поддерживаем жизнь…
Взгляд блуждает по иконам
Настроенье - хоть женись!
Я молчу и Я слышу пенье,
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье -
Что же, что же впереди?
Как же так, скажи на милость,
В наши годы, милый гость,
Всё промчалось, прокатилось,
Пролетело, пронеслось?...
Красным, белым и зелёным
Нагоняем сладкий бред…
Взгляд блуждает по иконам -
Неужели Бога нет?!
Хотя Рубцова неоднократно выгоняли из института, его всё же убедили института не бросать, тем более, что он очень хотел учиться; он знал себе цену, но понимал, что учиться надо, надо набираться опыта. И удивительно, как Рубцов открыл для себя Гомера. Античность у них преподавала тогда Аза Алибековна Тахо‑Годи. Рубцову поставили “два балла”, и ему стало стыдно; он взял Илиаду в переводе Гнедича - и обомлел. После этого ходил по коридору общежития и читал стихи Гомера почти вслух, не мог уже от него оторваться. Конечно, после этого пошли мысли, и он пересдал экзамен.
Книга “Звезда полей” (1967 год) – это его дипломная работа (закончил институт в 1968 году), то есть он был уже общепризнанный поэт, хотя при жизни вышло только три сборника: “Лирика” - 1965 год, “Звезда полей” – 1967 год; “Сосен шум” – 1970 год; всё остальное - посмертно.
“Звезда полей” – стихотворение тоже программное; и именно по нему и называется сборник, который принес ему всероссийскую славу.
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром.
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, когда на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…
Это стихотворение оказалось сразу же всеобщим; это стихотворение не просится на пение; для пения у него есть специальное - “Прощальная песнь”.
Но “Звезду полей” сразу стали требовать на бис – ему даже надоело. Это стихотворение сейчас как бы поднято на щит нашим национально-патриотическим направлением. Хотя Рубцову вот такой бескрылый национализм был чужд:
Звезда полей горит, не угасая
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Почему “мгла заледенелая”? – В ясные ночи небо усыпано звездами, а ему понадобилось такое время, когда свет звезды пробивается сквозь мглу. Поэт, настоящий, - он всегда умнее самого себя. Рубцов наверняка не имел перед собой евангельской строки “и свет во тьме светит и тьма его не объяла” (Ин.1.5), и, тем не менее, стихотворение об этом.
“Звезда полей” – стихотворение о родине и о внутреннем положении России
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней.
И счастлив я, когда на свете белом
Горит, горит звезда моих полей.
Горит, горит звезда моих полей – это сразу стали повторять в Москве, в Вологде, повторять стали люди, которым дорогá Россия. Это стихотворение стало национал‑патриотическим гимном, но без малейшего намёка шовинизма. В 60‑е годы, когда только отошла хрущевщина, а брежневщина уже началась, это стихотворение явилось как проблеск надежды.
У Рубцова богатейшая пейзажная лирика, и в этом отношении он, бесспорно, - ученик Тютчева. Но его постоянный пейзаж – это вологодчина, поздняя осень (не бабье лето), это всегда – нескончаемые дожди.
“Острова свои обогреваем” (“острова” – это потому, что всё остальное затопило, так то, что осталось и есть острова).
Захлебнулись поле и болота
Дождевой водою. Дождались!
Прозябанием, бедностью, дремотой
Всё объято - впадины и высь.
Ночь придёт - родимая окрестность,
Словно в омут, канет в темноту.
Темнота, забытость, неизвестность
У ворот, как стража на посту.
По воде, качаясь, по болотам
Бор скрипучий движется, как флот,
Как же мы, отставшие от флота
Коротаем осень меж болот?
…………………………………….
Не кричи так жалобно, кукушка,
Над водой, над стужею дорог!
Мать России целой – деревушка,
Может быть, вот этот уголок…
Как же мы, отставшие от флота, коротаем осень меж болот – это полная аллюзия из Блока:
И матрос, на борт не принятый,
Идёт, шатаясь, сквозь буран...
Если говорить об Авелевой тоске Рубцова, то если душа – естественная христианка, то как-то у Рубцова это очень заметно: видно, что Бога он никогда не отвергал и, тем более, не хулил; наоборот, эта постоянная “бьющаяся жилка” не давала покоя.
Виктор Астафьев ещё не умел перекрестить лба, а этот уже умел. Но дело не в том, чтобы говорить о Боге, имя Христово склонял и Лев Толстой, а вот иногда видно, что как будто бы никто о Боге и не говорит, а стихотворение говорит, что этот человек – безусловно христианин.
“Русский огонёк”.
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели.
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное, без звёзд.
Какая глушь! Я был один живой,
