Но, поскольку в ходе Неблагородно-Благородной Войны была нарушена уйма других договоров, после её окончания никто уже толком не знал, где свои, а где чужие. Вполне возможно, что вон тот проект на горизонте союзник. Но это ещё бабушка надвое сказала. А население того проекта тоже знать не знало, враги мы или друзья. Казалось бы, чего проще - возьми и спроси. Ан-нет, слишком опасно: можно выдать себя.
Вот так и живем, и мало что напоминает нам об угрозе извне. Политика Вечной Бдительности и Мгновенной Готовности отдана на откуп армии, а всех остальных - простых обывателей - это вообще не колышет.
Но вот в лифте завелся лазутчик. Меня передернуло при мысли о том, что ему удалось так глубоко проникнуть в наши оборонительные порядки. А ведь следом за ним, возможно, лезут другие, и поди угадай, сколько их. Да и стены защищают нас, лишь пока все потенциальные недруги находятся снаружи.
Я сидел, ошеломленный этой ужасной вестью, и силился переварить её. А потом вспомнил о Линде.
Часы показывали четверть одиннадцатого. Моля бога, чтобы лазутчика уже поймали и чтобы Линда сочла его появление в лифте достаточно уважительной причиной для опоздания, я снова выбежал в коридор. Но лифт по-прежнему не действовал. Значит, лазутчик все ещё сидел там. Силы оставили меня, и я привалился к стене. Голова пухла от самых мрачных мыслей. Но тут я заметил дверь справа от лифта. Она вела на лестницу.
Я никогда прежде не обращал внимания на эту дверь. Лестницей у нас никто не пользуется, разве что обуреваемые жаждой приключений мальчишки, играющие в полицейских и воров. Моя нога не ступала на эту лестницу с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет. Правду сказать, я вообще считал лестницу нелепым приспособлением. Ведь у нас были лифты, которыми можно пользоваться, когда в них не сидят лазутчики. Зачем же тогда лестница?
Если верить доктору Килбилли, этому живому кладезю бесполезных сведений, Проект строился в те времена, когда ещё существовали такие штуковины, как муниципальные власти (это - что-то связанное с городами своего рода конгломератами проектов), а у местного муниципального правительства были какие-то там правила пожарной безопасности, уже тогда безнадежно устаревшие. Они обязывали сооружать лестницы во всех зданиях города, и в итоге в нашем Проекте тоже появилась лестница с тридцатью двумя тысячами ступенек.
Что ж, в кои-то веки она, наконец, может пригодиться. Меня отделяли от Линды всего тринадцать лестничных пролетов. Двести восемь ступенек. Я что, не могу преодолеть двести восемь ступенек, чтобы добраться до возлюбленной? Конечно, могу. Если дверь на лестницу не заперта.
Она открылась, хоть и весьма неохотно, потому что ею не пользовались уже черт-те сколько лет. Со скрипом, визгом и стоном створка чуть сдвинулась, и мне удалось протиснуться на пыльную, провонявшую плесенью лестничную площадку. Я глубоко вздохнул и приступил к нисхождению - восемь ступеней, площадка, ещё восемь - этаж. И так далее.
Далее-то далее, но далеко я не ушел. Между сто пятидесятым и сто сорок девятым этажами в стене была крошечная дверца. Я остановился и с любопытством оглядел её. Когда-то на створке была намалевана некая надпись, но краска давно осыпалась. Тем не менее, слой пыли на месте букв был тоньше и светлее, чем на остальной поверхности двери, и я, пусть с трудом, но сумел разобрать слова: "ШАХТА ЛИФТА. СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД".
Я нахмурился. Эту дверцу должен был охранять как минимум взвод бдительных солдат. Почему же она без присмотра? Может, за ненадобностью её просто не нанесли на новейшие карты Проекта? Или она опечатана изнутри? Или военные уже поймали лазутчика? Или начальство допустило халатность?
Пока я задавал себе все эти вопросы, створка распахнулась, и появился лазутчик с пистолетом в руке.
Наверняка это был он. Во-первых, пистолет. Во-вторых, испуганная физиономия, затравленный взгляд, нервная повадка. В-третьих, то обстоятельство, что он вышел из шахты лифта.
Сейчас, задним числом, мне кажется, что он перетрусил не меньше моего. Помнится, у нас получилась короткая, но живописная немая сценка. Мы застыли, разинув рты и выпучив глаза.
К сожалению, лазутчик опомнился первым. Быстро и бесшумно прикрыв аварийную дверь, он перестал бестолково размахивать пистолетом и прицелился мне в брюхо.
- Не двигаться! - громко прошептал он. - И - ни звука!
Я в точности выполнил эти указания, что дало мне возможность хорошенько приглядеться к лазутчику. Он был невысок, дюйма на три ниже меня, с худым скуластым лицом, тонкогубым ртом и глубоко посаженными глазами. В серых штанах, серой рубахе и бурых шлепанцах. Ни дать ни взять шпион... То есть, он выглядел, как и положено шпиону - вовсе не как шпион. Воплощенная серость. Мне показалось, что он похож на угрюмого бирюка-молочника, который когда-то обслуживал моих родителей.
Лазутчик лихорадочно огляделся, потом указал свободной рукой на лестницу и спросил:
- Куда она ведет?
Я прокашлялся.
- До самого низа.
- Хорошо, - сказал лазутчик, и в этот миг этажах в четырех под нами послышался истошный скрежет открывающейся двери, а затем - тяжелый топот. Солдаты! Они поднимались к нам.
Но лазутчик мигом развеял мои надежды на скорое спасение.
- Где вы живете? - спросил он.
- На сто пятьдесят третьем, - ответил я. Лазутчик попал в отчаянное положение и, следовательно, был очень опасен. Я знал, что только быстрый ответ на любой его вопрос может дать мне кое-какие шансы остаться целым и невредимым. Надо было подыграть ему. Лишь в этом случае я, возможно, улучу удобный момент и либо удеру от лазутчика, либо захвачу его в плен.
- Тогда пошли, - велел он, подтолкнув меня стволом своего пистолета.
Что ж, пошли так пошли. Мы поднялись на сто пятьдесят третий этаж и остановились у двери. Прижав дуло пистолета к моей спине, лазутчик хрипло зашептал:
- Я спрячу оружие в карман. Одно неверное движение, и я пристрелю вас. Сейчас мы войдем в вашу квартиру, как приятели, которые вернулись с прогулки. Вы все поняли?
Я кивнул и двинулся вперед. Никогда ещё наш длинный вестибюль не казался мне таким пустым. Никто ни разу не выглянул из квартир или ответвлений коридора. Наконец мы подошли к моей двери, и я открыл её при помощи большого пальца.
