- Костер? Бидон керосиновый? Занятно.

- Да, интересно,- подтвердил Дима,- и, судя по направлению, этот костер мы могли бы в том, в предыдущем лагере видеть.

- Ты думаешь?

- Я, конечно, не уверен,- сказал Дима,- сейчас метель, плохо видно.

Мы задумались. А метель все усиливалась, и когда я выглянул из палатки, то увидел, что исчезли вершины гор и склоны. Исчезло все, только сплошной белый ток снежного воздуха жесткими потоками летел над нашим лагерем, трепал, хлестал палатки, сквозь малейшие щели врывался внутрь.

Кира весь вечер молчала и рано ушла спать.

- Да, не повезло девке,- задумчиво сказал Дима,- выбирала, выбирала и выбрала какого-то затейника из дома отдыха.

- Ну и что же, что затейник, затейники тоже люди! - сказал Аркадий.

- Что-о-о? - сказал Дима.- Ты с ума сошел. Нет! Нет! Такой Кирке не подходит, ему в ларьке пивом торговать и строить из пены дачи. И она ему не подходит, идей много, хватки мало,- и Дима вытащил свою книгу "жалобных предложений" и сделал там отрицательную запись.

- Четыре минус один,- заключил он.

Шел буран, ночью снег покрыл все, несмотря на сильный ветер, гнавший его в воздух. Исчезли склоны гор, небо, земля. Бело-бело кругом и хлещет, хлещет ледяной ветер, режут снежинки.

Утром буран продолжался. Кара-бай с огромным трудом вскипятил чай. Но сварить обед уже не удалось.

Накрывшись всем, что только у нас было, мы лежали в спальных мешках и каждый думал про себя свое. Но это свое, наверное, у всех было общее. Мы думали о том, что скоро зима, что лето прошло, что надо кончать. И что мы ничего не нашли. Аркадий говорил, что здесь опять нет мастерских с обсидианом, что обсидиана больше всего в районе Курумды, но что там мы, несмотря на самые тщательные поиски, ничего не нашли. Рыбников на вопрос о нефтяных структурах пожимал плечами - их ни здесь, ни там - нигде не было.

Я был в полном отчаянии. Неужели все? Неужели конец? Но, с другой стороны, где искать? Ведь, казалось, мы все обшарили. Может, действительно Смуров с гребня видел пещеру с рисунками?

Что же делать? Остались считанные дни, уже начинается железная памирская зима, морозная, злая. Еще несколько дней и хотим мы или не хотим, работу придется кончать.

Сатанда долго сидел вечером около меня, и я был благодарен ему за сочувствие,

- Не огорчайтесь,- тихо произнес он.- Кысмат! [Кысмат (тадж.) - судьба]

Вечером разъяснело, и солнце садилось в багровые облака. И ночью между облаков проглянули звезды, и на западе ярко горела Венера, звезда любви, звезда мечтателей.

В сгущающейся темноте мы долго сидели у костра, радуясь прояснению. Дул северный ветер, сгоняя с неба последние облака.

- Смотрите! Смотрите! - истошный крик Джемогула поднял нас на ноги.

На юго-западе далеко-далеко за зубчатым гребнем хребта и высоко в небе, наверное, на невидимом сейчас облаке едва проступал не то блик, не то какое-то просветление.

- Отблеск,- тихо сказала Кира.

Но отблеск исчез, ветер ослабел, а явно только при этом ветре были какие-то условия, способствующие появлению отблеска.

- Компас! Компас! - закричал Димка и сам кинулся в палатку. Мы долго стояли молча. Отблеска не было, едва видимые уходили на юг последние клочки облаков, а отблеска все не было.

И тут, оглянувшись, я поразился, насколько возбуждено было всегда бесстрастное лицо Сатанды.

Прошло пять минут, десять - ничего, полчаса - ничего, час - мы заледенели совершенно. Топая и размахивая руками, мы все ждали. И вдруг...

- Есть! - закричал Димка.

Чуть заметное беловатое пятнышко появилось на невидимом в темноте облаке, я поспешно навел визир компаса.

- Примерно 255 градусов,- сказал Дима. И отблеск растаял.

Мы вошли в палатку, поспешно достали планшеты. Проложенная линия уходила куда-то к району нижнего Курумды в сторону каменной головы, в сторону находок обсидиана.

- Черт подери!- вдруг закричал Димка,- я все думал, думал, кого мне напоминает эта мужская голова на пайцзе. Ведь это же каменная голова на хребте!

- Верно,- тихо сказал Аркадий.

Всю ночь мы дежурили по очереди. Я дежурил предпоследним. Часа за три до рассвета меня сменил Джемогул. Я подумал, что, пожалуй, дежурить незачем, опять поднялся ветер, опять мела поземка. Но потом я вспомнил о тех двух и решил оставить старика дежурить.

- Иди спать, начальник,- мягко улыбаясь, сказал Джемогул,- спи спокойно. Теперь-то уже найдем, обязательно найдем!

- Спасибо тебе, аксакал,- сказал я,- в который раз выручаешь меня!

Утром, когда я проснулся, в лагере царило смятение. Слышались какие-то выкрики, куда-то бежали.

- Что случилось? Что случилось? - закричал я, поспешно выбираясь из спального мешка.

Но мне никто не ответил. Голоса удалялись. Я выскочил из палатки. Утро было хмурым, мела поземка, мороз был за десять градусов. Метров за сто от лагеря я увидел всех наших. Я подбежал туда. Все столпились над чем-то лежащим в снегу. Полуодетый Димка, нервно сжимающий и разжимающий руки. Хмурое лицо Киры со слезой, ползущей по щеке. Перекошенное лицо Кара-бая. Откровенно плачущий Вася.

У их ног, уже полузанесенный снегом, лежал Джемогул. Неровное, черно-красное пятно заливало ему грудь и горло. Лицо его было бледным. Глаза полузакрыты. И ветер шевелил седую бороду, в которую уже намело снежинок.

"Боже мой! Боже мой! Ты опять спас меня, старик!"- мелькнуло у меня в голове. "Но какой ценой!".

Напрасно в течение нескольких дней быстро прискакавшие пограничники искали Сатанду. Он исчез. К себе в юрту не вернулся, никто его не видел, он как в воду канул.

Мы сняли лагерь и пошли по засеченному азимуту. Уже на следующий день мы были близко от устья Курумды, недалеко виднелась и голова, но на этот раз мы к хребту подошли с противоположной стороны.

Опять начались поиски. В ватниках и теплых брюках было тяжело карабкаться по скалам. В первый же день Аркадий с Кирой обнаружили сразу мастерские первобытного человека, где обделывали обсидиан. Рыбников на второй день нашел следы магматизма, значит, где-то здесь в давно прошедшие времена вышла лава и застыла. Здесь и должен был быть обсидиан.

Целый хаос каменных нагромождений вздымался вокруг. Казалось, природа нарочно именно в этом месте создала причудливые переплетения гор, хребтов, рассеченных узкими щелями, прорезями. Причудливые крутые склоны известкового хребта были изъедены многочисленными пещерами. Одни из них были глубоки и их темные коридоры на десятки метров уходили в толщу горы, другие были только в виде ниш. В этих известняках долго работала вода, создавшая бесконечные лабиринты ходов. Во многих из них когда-то жили наши предки.

Но ни первый день, ни четвертый, ни пятый, ни шестой не дали ничего. В шестой вечер мы собрались в палатке, было холодно, облачно, ветрено, но никаких отблесков. Внезапно снаружи раздался лай Бартанга и какой-то шум.

Мы вылезли из палаток. Бартанг надсаживался от лая, к лагерю подходил караван.

- Гостей принимайте,- проговорил знакомый голос.

- Черт подери! Уткин! Неужели ты? Какими судьбами?

- Гостей принимайте,- повторил Уткин, как тисками сдавливая мою руку, и кивнул в сторону какого-то незнакомого человека, который неуклюже слезал с лошади. Я обратил внимание, что повод уздечки был не в руках у всадника, а оказался привязанным к вьючной лошади.

- Здравствуйте,- подходя к нему, сказал я.

- Здравствуй,- ответил приехавший, как-то странно улыбаясь и глядя куда-то в сторону.- Нашел? - и что-то страшно знакомое было в его голосе и в лице... Неужели?..

- Мишка! Смуров! Неужели ты? Живой! - закричал я, кидаясь к нему, но он как-то странно, не двигаясь, протянул ко мне руки.

- Живой! - все также странно улыбаясь, сказал он.- Да только вот... слепой.

Мы обнялись. Я почувствовал щекой его щетинистую щеку. Не знаю, чья щека была мокрой. Мы постояли, обнявшись, и пошли к палатке.