Распоряжение это последовало не без стараний советской контрразведки. Военные чекисты уже заинтересовались личностью "майора Птицына", напав на след абверовца случайно: Глинский по просьбе соседа по палате, у которого были ампутированы обе руки, написал под диктовку письмо его жене куда-то на Рязанщину и в двух местах по оплошности употребил букву "ять", изъятую из русского алфавита более двадцати лет назад. Сосед обратил на это внимание и заподозрил неладное...

До сегодняшнего дня "майор Птицын" еще дважды выезжал в город, якобы интересуясь историческими достопримечательностями. В первый после посещения Чумаковых выезд он на трамвае добрался от Киевского вокзала до деревни Фили, разыскал музей - бывшую избу крестьянина Фролова, где 1 сентября 1812 года, после Бородинской битвы, Кутузов созвал военный совет, который решал: дать Наполеону сражение под Москвой или оставить город без боя. Музей оказался закрытым, и Владимир Глинский издали полюбовался церковью Покрова, посидел на скамеечке, покурил, а затем пешком направился по Можайскому шоссе к центру Москвы.

Он шел по "маршруту Сталина", как мысленно назвал путь от Филей до Боровицких ворот, пролегавший по Можайскому шоссе, Большой Дорогомиловской улице, Арбату, улице Фрунзе. Провожал цепким взглядом обгонявшие его машины, прикидывая в уме, можно ли нанести по ним удар. Ему казалось, что достаточно будет одного удачного выстрела гранатомета... Но тут же сомневался: удача ничем не гарантирована. Да и не совсем просто под недремлющим оком чекистов появиться на маршруте с такой "игрушкой", а уж о том, чтоб уцелеть после покушения, не могло быть и речи... Нужно какое-то специальное устройство: мини-пушка со снарядом особого действия. В лабораториях абвера создать для разового употребления смогут что угодно. Значит, надо немедленно налаживать связь с абвером и предлагать план покушения...

Во второй выезд Владимиру Глинскому удалось увидеть и промчавшиеся по Можайскому шоссе в направлении Кремля три черных лимузина. За белыми занавесками средней машины он никого не разглядел, но сомнений не было, что в ней ехал Сталин.

Опытный глаз разведчика заметил также переодетых работников службы безопасности - большинство были в однотипных костюмах из синего шевиота, многие при галстуках, некоторые в шляпах. Стояли они на углах улиц и посредине кварталов: одни - будто читали на витринах газеты, другие рассматривали афиши на тумбах, третьи старательно прикуривали папиросы, кидая по сторонам внимательные взгляды.

Недалеко от слияния Большой Дорогомиловской улицы и Можайского шоссе, напротив дома, глухой простенок которого был украшен уже поблекшим от времени огромным портретом Сталина, Глинский, остановившись прикурить, заговорил с молодым, мускулистым парнем, одетым в чуть измятый синий костюм из шевиота.

- Тяжела служба? - спросил Глинский, кивнув на портрет Сталина.

- Нужная, товарищ майор, - ответил парень и, попристальнее взглянув на раненого командира, тоже задал вопрос: - Как там, на фронте?

- Горячо, - ответил Глинский и зашагал дальше.

Пройдя метров двести, он оглянулся, будто собираясь перейти на другую сторону улицы, и увидел, что с тем же парнем разговаривал какой-то низкорослый мужчина, глядя ему вслед. Сердце Глинского испуганно встрепенулось: неужели слежка?.. Однако, заметив, что низкорослый пошагал в обратную сторону, успокоился, хотя тень тревоги с тех пор так и не покидала его.

Сегодня Владимир Глинский появился на 2-й Извозной улице часов в десять утра и, зайдя в знакомый двор, увидел своего брата Николая в белом фартуке, подметающего березовой метлой ступеньки подъезда, в котором находилась квартира Чумаковых. Рядом, на скамейке, сидела молодая женщина, баюкая на руках запеленатого в белое ребенка.

- Гражданочка, здесь пыльно, - обратился дворник к женщине. - Шли бы с ребенком в сквер.

Женщина молча поднялась и ушла, а дворник, перестав мести, уже смотрел на приближающегося "майора" со сверкающими белизной бинтами на подвешенной к груди руке.

- Вы к кому, товарищ майор?

- К Чумаковым, в седьмую квартиру.

- Нету их. Уехали под Можайск рыть окопы.

- Окопы?.. - Владимир Глинский, покосившись вслед удаляющейся женщине, с напускной растерянностью сообщил: - А у меня им послание с фронта - от генерала Чумакова.

- Бросьте в почтовый ящик на дверях квартиры, - посоветовал дворник.

- Придется. - Глинский оглянулся по сторонам и спросил: - А где бы листок бумаги достать для записки?

- Ну, пойдемте ко мне, - предложил дворник. - Для раненого фронтовика найдем и бумагу.

Когда они оказались в "дворницкой", Николай притишенным голосом сказал:

- Немцы уже в Смоленске.

- Они должны были там быть еще две недели назад, - угрюмо ответил Глинский.

- И еще новость: сына Сталина в плен взяли.

- Взяли или сам сдался?

- Взяли.

- А ты откуда знаешь?

- Кормил сегодня рыбок. Ученый один просил присмотреть за аквариумом в его квартире, пока он в командировке. А радиоприемник не сдал... Ну, я иногда и слушаю немцев...

Владимир Глинский снял фуражку, вытер платком испарину со лба и присел к столу.

- Ну вот что, дорогой мой брат, - строго сказал он, - бросай-ка свою метлу да берись за серьезное дело.

- Какое?

- Записывайся в ополчение и отправляйся на фронт. Повезешь моим шефам за линию фронта послание от меня.

- В плен сдаваться?! - испуганно спросил Николай.

- В плен сдаются врагам! - отрезал Владимир.

Через несколько дней бывший дворник Никанор Губарин (он же бывший граф Николай Глинский) в набитом ополченцами вагоне поезда уезжал с Белорусского вокзала в сторону Голицына.

26

Иногда взгляд Сталина казался его помощнику и секретарю Поскребышеву невидящим - это когда случалось что-то особенно неприятное, поражавшее Сталина своей неожиданностью, или когда он, Сталин, узнавал, что его важное, не терпящее отлагательства поручение почему-то не выполнено. Неуютно чувствовал себя Поскребышев под таким взглядом. А ведь многие, кто встречался со Сталиным при неблагоприятных для себя обстоятельствах, тушевались вовсе при ином выражении его глаз, когда тот, разговаривая, клал локоть своей полусогнутой руки на стол или себе на колено, наклонялся к собеседнику и засматривал ему в глаза будто с сосредоточенной пытливостью. Такой взгляд чаще всего сопровождался каким-либо вопросом, который спокойно задавал Сталин, и на этот вопрос требовался немедленный и уверенный ответ.