- Авиация и высшие командные кадры, - без промедления ответил маршал.
- Авиация... и высшие командные кадры, - растягивая слова, будто всматриваясь в них, повторил Сталин. - Авиацию мы создаем усиленными темпами... А кадры... надо разумно использовать те, что мы имеем, и зорко присматриваться к людям, которые хорошо проявляют себя на фронте. Война должна выдвинуть талантливых командиров... - Сталин заметил, что при этих словах маршал вздохнул и с какой-то горечью в глазах опустил голову. - А вы видите еще какой-нибудь выход, товарищ Шапошников?
- К сожалению, не вижу, - ответил маршал.
Сталин поднялся из-за стола, взял в пепельнице нераскуренную трубку и, разглаживая мундштуком свои толстые усы, прошелся вдоль кабинета. Потом он остановился возле маршала Шапошникова и, глядя на него в упор, приглушенно заговорил:
- Я вам очень верю, Борис Михайлович... Мы всегда вам верили, видя вашу преданность военной науке, ваши заслуги в разработке планов обороны страны и ваши усилия в оперативной подготовке штабов и командных кадров... Скажите, пожалуйста, почему в адресованной мне телеграмме от седьмого июля об аресте и предании суду бывших руководителей Западного фронта рядом с подписями Тимошенко, Мехлиса, Ворошилова и Буденного я не увидел вашей подписи?
В кабинете наступила тревожно-тягостная тишина. Все устремили взгляды на потемневшего лицом маршала Шапошникова. Борис Михайлович, сдерживая в себе желание, чтобы по извечной привычке истинно военного человека не встать, отвечая на вопрос старшего, выдержал прямой взгляд Сталина и с раздумчивой неторопливостью сказал:
- Когда подобный документ подписывают коллективно, значит, каждый в отдельности в чем-то сомневается...
- А вы разве сомневаетесь в правильности этого шага?
- Нет, я не сомневаюсь. Трагедия генералов Павлова, Климовских, Григорьева, Клыча, Коробкова... меркнет на фоне трагедии десятков и десятков тысяч людей, погибших или оказавшихся в плену у немцев.
- А потеря территории, а уничтожение нашей авиации, а захват фашистами наших складов?! - Сталин смотрел на маршала с холодным прищуром глаз.
- Да, - согласился Шапошников, - и все это, вместе взятое, привело к тому, что надо было решиться на такой трудный, но в условиях военного времени правомерный шаг, о котором в назидание должен узнать весь командный и политический состав Вооруженных Сил... А относительно моей подписи на телеграмме... я считаю, что это прерогатива наркома обороны... Заместителю наркома, каковым является ваш покорный слуга, по неписаному военному этикету не полагается подкреплять своей подписью подпись наркома, да еще и председателя Ставки.
- А мы, значит, нарушили прерогативу? - спросил маршал Ворошилов, сделав ударение на слове "нарушили".
- Почему же? Вы, Климент Ефремович, член Политбюро и член Ставки Главного командования. - Борис Михайлович извинительно улыбнулся.
- Меня удовлетворил ваш ответ, товарищ Шапошников, - спокойно сказал Сталин и, подойдя к столу, начал набивать трубку. После небольшой паузы он опять обратился к маршалу: - Вы, Борис Михайлович, лучше меня знаете руководящие военные кадры. Не могли бы вы назвать десяток фамилий людей, кого можно бы прямо сегодня назначить командармами?
- Надо подумать и посоветоваться, - с готовностью ответил маршал, а затем, колеблясь, спросил: - А нельзя ли вернуть в армию нескольких талантливых людей... репрессированных или отстраненных, как я убежден, по недоразумению? Они могли бы сейчас командовать армиями...
Опять наступила тревожная тишина. Сталин молчал, молчали и все остальные, а маршал казнился в душе, что с ходу не нашел убедительных слов о невиновности тех, кого он имел в виду.
- Назовите нам бывших военных, за которых вы можете поручиться... тихо, будто с досадой, проговорил Сталин.
- Я мог поручиться за тех и за таких, какими знал их до ареста, - с непроизвольной отчужденностью ответил Борис Михайлович. - А какими они стали сейчас, я не знаю... Но я могу назвать несколько фамилий... Боюсь только от волнения запамятовать кого-нибудь...
- Вы спокойно подумайте, - с твердостью выговорил Сталин, - вспомните кого надо и завтра доложите мне.
- Слушаюсь, товарищ Сталин... Среди них есть настоящие военные, умные головы...
- Будем считать, что с этим вопросом покончено, - мрачновато сказал Сталин.
Бесшумно открылась дверь кабинета, и вошел генерал армии Жуков, держа под мышкой красную папку.
- Разрешите, товарищ Сталин, докладывать? - густым уверенным голосом спросил он, скользнув невеселым, усталым взглядом по лицам членов Политбюро и Государственного Комитета Обороны.
- Пожалуйста, докладывайте, - разрешил Сталин; он зажег спичку и начал раскуривать трубку.
На стол, покрыв зеленое сукно, легла оперативная карта с синими и красными, будто придавившими ее, стрелами, разграничительными линиями, рубежами, обозначениями и надписями. Кажется, в кабинет зримо ворвалась война, с холодящими душу тревогами, с задымленными горизонтами, с муками и надеждами.
А там, за гремящими далями, в черном фашистском логове, Гитлер и его приспешники уже предвкушали торжество победы. Они были уверены, что война ими выиграна.
Война же только начиналась. Всколыхнувшиеся при вести о ней необъятные просторы Советской страны вдруг будто превратились в гигантский котел, где бурно переплавлялись, чтоб стать несгибаемым сплавом, любовь и ненависть, отчаяние и надежды, боль по утратам и решимость к самоотречению. Содрогнулись сердца людей от ощущения смертельной опасности, и все в едином дыхании как бы повернулись лицом к врагу, который, задыхаясь от алчности, спешил пожать плоды внезапности своего нападения, торопился воспользоваться просчетами миролюбивого соседа в определении сроков начала войны и упущениями в подготовке Красной Армии к отражению первых ударов агрессора... Кажется, не было места для раздумий, но высший государственный разум Центрального Комитета партии быстро и четко начал высветливать все самое главное, неотложное. Страна превратилась в военный лагерь. Все внимание партии - укреплению Вооруженных Сил, формированию новых соединений, обучению резервов, повышению качества управления войсками. Тысячи талантливых партийных работников влились в армию. Крепла в процессе перестройки и созидания сила советского тыла, который могучими плечами подпирал свои сражающиеся войска.
